Силуянова И. В., Антропология болезни:

 

Силуянова И.В.

Антропология болезни

 

М.: Изд-во Сретенского монастыря

 

 

Оглавление

 

ПРЕДИСЛОВИЕ............................................................................................................................................................. 2

АНТРОПОЛОГИЯ БОЛЕЗНИ..................................................................................................................................... 3

О СУЩНОСТИ И СМЫСЛЕ БОЛЕЗНИ.................................................................................................................. 7

НРАВСТВЕННАЯ ЦЕННОСТЬ БОЛЕЗНИ.......................................................................................................... 10

ЛЮБОВЬ КАК ЛЕКАРСТВО,  ИЛИ НУЖНО ЛИ ЛЮБИТЬ ПАЦИЕНТА?................................................. 13

СЛОВО К СТУДЕНТАМ-МЕДИКАМ.................................................................................................................... 17

СПОСОБНА ЛИ РОССИЯ ВОСПРИНЯТЬ БИОЭТИКУ?................................................................................. 18

«ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ».............................................................................................. 20

О ПРОБЛЕМЕ «ПРИОРИТЕТОВ ИНТЕРЕСОВ» В МЕДИЦИНЕ................................................................... 23

ИДЕЯ ЖЕРТВЫ В ТРАНСПЛАНТОЛОГИИ........................................................................................................ 26

О ПРОТИВОРЕЧИИ МЕЖДУ ЭТИКОЙ И ПРАВОМ В ТРАНСПЛАНТАЦИИ............................................ 28

ПОСЛЕДНЕЕ ПРАВО ПОСЛЕДНЕЙ БОЛЕЗНИ................................................................................................. 31

УМЕРЩВЛЕНИЕ «ЗАКОННОЕ И БЕЗОПАСНОЕ».......................................................................................... 32

ТРУП С БЬЮЩИМСЯ СЕРДЦЕМ.......................................................................................................................... 34

«ЛЕГАЛИЗАЦИЯ ЭВТАНАЗИИ – ЭТО САМОУБИЙСТВО СОВЕСТИ»..................................................... 35

КЛОНИРОВАНИЕ: ЧЕЛОВЕК КАК ПОДОБИЕ ЧЕЛОВЕКА.......................................................................... 37

НИ НА СОЛНЦЕ, НИ НА СМЕРТЬ НЕЛЬЗЯ СМОТРЕТЬ В УПОР.............................................................. 38

О ФЕНОМЕНЕ «ГОЛОГО КОРОЛЯ» В МЕДИЦИНЕ........................................................................................ 40

СМЕРТЬ В РОДАХ ИЛИ РОЖДЕНИЕ СМЕРТИ?.............................................................................................. 47

ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ХУЖЕ УБИЙСТВА?............................................................................................................ 49

ВОПРОС РЕБРОМ О «РЕБРЕ»................................................................................................................................. 50

ДВЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ.................................................................................................................... 52

КТО И ПОЧЕМУ ОЗАБОЧЕН ПОЛОВЫМ  «ПРОСВЕЩЕНИЕМ» ШКОЛЬНИКОВ В РОССИИ?........ 54

БЛАЖЕННЫ ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ......................................................................................................................... 56

«НЕ ДАЙ МНЕ БОГ СОЙТИ С УМА»................................................................................................................... 58

САТУРН, ПОЖИРАЮЩИЙ СВОИХ ДЕТЕЙ........................................................................................................ 61

«НЕТ НИЧЕГО СИЛЬНЕЕ СТАРОСТИ»............................................................................................................... 62

МЕДИЦИНА – ФАКТОР РИСКА............................................................................................................................. 67

«ИСКУССТВЕННЫЙ ОТБОР» ДЛЯ СТРАЖДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА................................................. 71

ОСВОБОДИВШИЕСЯ ПАЦИЕНТЫ....................................................................................................................... 73

ПОЧЕМУ НЕ СМЕРТЕЛЬНОЙ ОКАЗАЛАСЬ БОЛЕЗНЬ ЛАЗАРЯ?............................................................. 74

ПРИЛОЖЕНИЯ............................................................................................................................................................ 75

 

 

Данная книга представляет собой сборник статей Ирины Васильевны Силуяновой – профессора, доктора философских наук, заведующего кафедрой биомедицинской этики Российского государственного медицинского университета, заместителя председателя Церковно-общественного совета по биомедицинской этике Московской Патриархии. Автор глубоко и эмоционально вводит читателя в круг новой для россиян проблематики биомедицинских технологий, освещает замалчиваемые проблемы. Так раскрывается антропологический подход к болезни – увидеть ее истинные причины в нарушении целостности устроения человека, в образе его жизни.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наверное, каждый россиянин хотя бы раз в жизни слышал или произносил такое присловье: «Главное – здоровье!» Теперь, в новых условиях, когда наука и медицина из служения людям, которое в своей идеологической основе базировалось на христианском смысле жизни и таком же мировоззрении, превращаются в сферу услуг, то есть в бизнес, появилась дополнительная возможность делать деньги, используя ставший общим местом тезис о важности быть здоровым. Вот здесь и кроется главная опасность для людей. При дальнейшем отходе от христианской нравственности усиливается в сердцах врачей и ученых, давно потерявших или не нашедших Христа, вероятность окончательной победы любви к деньгам над любовью к людям. Запад, как всегда, впереди; но ведь со времени прорубания окна в Европу наши «передовики», без оглядки на Россию и ее культуру, стремятся быть послушными учениками Европы, а с середины XX века – и Америки. А там уже появился доктор-смерть, убивший чуть ли не сотню пациентов. Бедных американцев кормят продуктами генной инженерии, не думая, что с ними будет потом. В результате секс-просвещения количество абортов среди школьниц превышает российский показатель в 10 раз! А сколько в «цивилизованном» обществе уже умерло людей, причем молодых, от СПИДа и наркотиков?

«Перестройкой» был поднят железный занавес. Впоследствии к нам проникли тоталитарные секты, наркотики, порнография, американские телеигры и голливудский ширпотреб, рэкет, наипримитивнейшая эстрада, секс-просвещение, проституция, торговля людьми, желтая пресса, мошенничество и воровство в астрономических масштабах. Список можно продолжить. Но на «свободном» Западе люди, которые не согласны с жизнью по закону греха, давно уже завоевали право против нее протестовать. Биоэтика, которая возникла на западной почве, препятствует скорому перерождению народов, бывших некогда христианскими, в зверей или демонов. На принципах биоэтики разработаны законы, ограничивающие произвол денежного мешка и заставляющие их считаться с мнением неравнодушных людей, пусть и довольно конформистским, но все же носящим на себе следы христианской морали. У нас складывается по-другому: пока не выработан хоть какой-то малограмотный закон, – делай, что хочешь. И ловкие, жадные до денег люди этим пользуются – каждый в той области, где имеет квалификацию или связи.

Но в измученной, ограбленной, больной, обманутой России-матушке тоже стали возникать группы людей разных сословий, которые объединяются для созидательной деятельности. Так, с благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия при Московской Патриархии возник Общественно-церковный совет по биомедицинской этике, который ставит скромную задачу: выработку документов, с христианских позиций анализирующих явления в сфере биологии и медицины. Совет не разрабатывал законов, запрещающих преступную с христианской точки зрения деятельность, не обличал поименно своих оппонентов. Его деятельность базируется только на благословении священноначалия и энтузиазме его членов. Но результат уже есть. Разработан ряд очень важных документов, которые со всех сторон освещают замалчиваемые проблемы. Появились сторонники и противники, причем как в светской, так и в церковной и околоцерковной среде. Началось изучение аналогичных документов, разработанных в других странах и Церквах. Есть и настоящие победы. Некоторые противники совета стали менять свои позиции, поняв, что они противоречат христианской морали. Стали появляться первые книги и брошюры на биомедицинские этические темы. Разработан государственный учебный стандарт по дисциплине «Биомедицинская этика».

В совет, возглавляемый ректором Санкт-Петербургской духовной академии архиепископом Константином, входят богословы, священнослужители, врачи, ученые, юристы, которых объединила помимо православной веры идея сопротивления бессовестному обману доверчивых людей со стороны недобросовестных и проникнутых духом антихриста людей. Совет также ставит задачу вооружить наших православных священнослужителей квалифицированно высказанным мнением верующих людей, которые не только хорошо разбираются в тонких вопросах современных биомедицинских технологий, но и сами профессионально работают в этих областях. К ним относится и Ирина Васильевна Силуянова, доктор философских наук, профессор, заведующая кафедрой биомедицинской этики Российского государственного медицинского университета. Ее исследования и публикации, представленные в данной книге, активно использовались для выработки документов совета.

Ирина Васильевна Силуянова является известным и уважаемым автором. Ее книги мгновенно расходятся и читаются с большим интересом, так как очень толково и эмоционально вводят читателя в круг этой новой для россиян проблематики.

Конечно, никто не обольщается насчет того, что наши скромные усилия смогут остановить столь мощный сатанинский напор продавшихся за деньги людей. Но мы верим и надеемся, что бескорыстное и смиренное служение Истине, которая есть Христос, в любой форме и на любом поприще поможет если не остановить, то хотя бы замедлить процесс падения человечества в бездну ада, из которой нет возврата. Мы верим, что усилия верных Богу людей помогут людям остановить падение в эту пропасть.

Протоиерей Димитрий Смирнов

 

 АНТРОПОЛОГИЯ БОЛЕЗНИ

Понятие «антропология болезни» не встретить среди слов многотысячного словаря медицинской науки. Скорее его можно рассматривать как богословский термин, который указывает на значение понимания устроения человека для преодоления наших недугов. Когда врач составляет историю болезни пациента, он ставит перед собой цель найти в последовательности заболеваний основания его патологического состояния. Цель богословского, антропологического подхода к болезни – увидеть в устроении человека, вернее, в нарушении целостности этого устроения, в истории и образе его жизни, причины болезни.

Понимание человека как существа, состоящего из души и тела, всегда было присуще попыткам человека познать самого себя. Даже психология – материалистическое явление XX века, отрицающее существование души, все же обозначается термином, который в переводе с греческого дословно означает «учение о душе». Различие между «научной» психологией и христианской антропологией заключается и в том, как понимается иерархия устроения человека. Ярким примером этого является судьба широко распространенной максимы «в здоровом теле – здоровый дух». Именно она должна выполнить задачу утверждения в общественном сознании главенства телесности над духовно-душевным состоянием человека, поставить психическое состояние человека в подчиненную зависимость от тела, которое понимается как «пучок» биофизиологических потребностей. Да и понятие «здоровый дух» в контексте «научной» психологии – это, прежде всего, «обожающая себя гордыня», что весьма далеко от его христианского смысла «обóженной духовности».

Цена этой максимы невелика, ибо она – результат подмены и искажения известной строки десятой сатиры римского поэта Ювенала (ок. 60 – ок. 127 от Р.Х.), которая звучит так: «Orandum est ut sit mens sana in corpore sano», что в переводе с латинского означает: «Надо молить, чтобы в здоровом теле был здоровый дух». Смысл этой строки утверждает прямо противоположную зависимость, а именно, главенство Бога, духа и души над телом в реальности их неразрывной связи.

В святоотеческом предании это главенство рассматривается не просто как некий факт. Оно дано нам как основное средство исцеления и преобразования себя. Это преобразование относится не к нашей телесности, к чему неудержимо стремится позитивная евгеника, предлагая изменение тех или иных наших способностей, например, лучше видеть, слышать, считать и т. д. Это преобразование не подразумевает изменение наших физиологических параметров, то есть роста, веса, размеров частей тела и т. д., что предлагает нам эстетическая медицина. Это преобразование предполагает изменение отношения людей друг к другу, наше отношение самих к себе, к ближнему, к нашим недугам и болезням, к нашей участи в вечности.

«Земное единожительство» души и тела

Содержание понятий «тело, дух как состояние души» и их связь – предмет многовекового внимания и многотомных трудов святоотеческого наследия. В контексте антропологии болезни важно и философское положение об их нераздельности, или об их «земном единожительстве»[1]. «Единожительство» души и тела человек наиболее ясно ощущает в переживании боли. Боль, так же, как и радость, благодарность, – это человеческое чувство. «А чувство, – согласно блаженному Августину (354-430), – есть то, благодаря чему душа осведомлена о том, что испытывает тело». Чувство боли, например, от ножевой раны испытывает душа, так как «чисто механическое повреждение не заключает в себе боли»[2]. Именно душа является для тела деятельным и управляющим принципом[3].

Святитель Григорий Палама утверждал, что не тело содержит в себе душу, а душа содержит тело, с которым соединена. «Душа, являясь бестелесной и не ограниченной местом, вся вмещается во всем: и в своем свете, и в теле; и нет части, освещаемой ею, где бы она вся не присутствовала. Ибо она не под властью тела, но сама владеет им, и не она находится в теле, как в сосуде или мехе, но более тело – в ней»[4]. «...Душа охватывает тело и животворит его... не душа содержится в теле, но она сама содержит тело человека»[5].

Именно на основании святоотеческих представлений о такой взаимозависимости во врачебном сообществе возникает идея о «внутреннем» и «таинственном Враче». «Его нельзя ни видеть, ни слышать. Он ведет скрытую, таинственную жизнь и не отвечает на прямые вопросы, но к нему можно и должно "прислушиваться"... Он печется о нас, ведет нас и охраняет, присутствует во всех органах нашего естества...» Он все время заботится о нас, во всем требует равновесия, целесообразности и меры. Это он будит по утрам, посылает сон, дает знать о каждом излишестве, это от него идут чувство голода, жажды, холода, скуки и тоски. «...Ты не бережешь себя, ты не знаешь, что тебе нужно, а он знает все потребности твоего организма и бережет тебя»[6]. С помощью образа «таинственного Врача» И.А.Ильин определяет человеческий организм как «таинственную систему самоподдержания, самопитания, самообновления – некую целокупность, в которой все сопринадлежит и друг друга поддерживает»[7].

Для обозначения целостности человеческого устроения И.А.Ильин вводит понятие «инстинктивной духовности», то есть органического и естественного сочетания души и тела в человеческом организме. «Именно там, в этой глубине инстинктивной духовности, живет творческое зерно здоровья, тот дивный дар органического самоисцеления, с которым мы должны вступить в связь»[8].

К сожалению, эту живую непосредственную связь, то есть способность обрести органическое и естественное сочетание души и тела, современный человек утратил. Следствием этой утраты и стало разнообразие форм взаимозависимости инстинкта и духа, тела и души, проявляющее себя в стихии человеческих болезней.

Разнообразие форм «единожительства» души и тела

Проецируя строку Ювеналия на реальность человеческого существования, можно выделить четыре основных варианта взаимосвязи души и тела в человеке. К первому варианту, безусловно, можно отнести христианское понимание зависимости «в здоровом теле – здоровый дух», в контексте которого здоровое тело – это естественная гармоничность жизнедеятельности организма, а здоровый дух – состояние человека в неповрежденной образности и подобии Богу. В контексте христианской антропологии этот тип связи практически отсутствует в реальной жизни. Это идеальная зависимость, по законам которой был задуман и создан человек. Адам и Ева обладали даром такого устроения, но, к сожалению, утратили его в своем грехопадении. Лишились его и их потомки. Человек болеет, и болезненность стала одним из антропологических признаков человеческого рода.

Недостижимость абсолютного соответствия нормам здоровья реальных показателей состояния человека формируется как результат его индивидуальности, изменчивости самих норм, не только по причине субъективности человеческих критериев, но и по причине прогрессирующего развития современной диагностики. Например, генетическая диагностика, как направление современной медицины, выявляет, что практически здоровый человек может быть носителем патологии, которая способна развиться в любой момент его жизни и жизни его детей. И если в настоящее время человек ощущает себя здоровым, это не означает, что на самом деле по объективным показаниям он здоров.

Убеждение в недостижимости прямого соответствия здоровых тела и духа для современного человека формируется и под воздействием фактора времени. Даже несмотря на то, что сейчас самочувствие человека бодрое и хорошее, он не застрахован, что завтра, или послезавтра, или через год его не настигнет болезнь. Временной фактор определяет существование второго типа связи: «в здоровом теле может быть больной, недугующий дух»[9].

Необходимо отметить, что в Православии телесное здоровье не обладает абсолютной ценностью. Такая оценка связана не только с богословским пониманием человека, но и с очевидным жизненным опытом. Как часто телесное здоровье оказывается гибельным для души, не защищенной православной духовностью. Как часто оно утрачивается под влиянием недугующего духа.

Изнемогающая в страстях душа по законам человеческого естества не может в итоге не нарушить равновесие функционирующего организма. Согласно исследованиям психиатров, достаточно четко прослеживается закономерность формирования болезни под влиянием неуправляемых страстей. Например, психиатр Н.А.Лайша предлагает следующую классификацию зависимостей страстей и болезней человека:

• чревоугодие – реальный фактор риска для таких болезней, как ожирение, болезни печени, желчного пузыря, желудка, поджелудочной железы, атеросклероз, сахарный диабет, аллергия, дисбактериоз;

• блуд – основная причина ЗППП, СПИДа, бесплодия, простатита, гинекологических болезней;

• гордость – неизбежный спутник психопатий, шизофрении, болезней позвоночника;

• уныние способствует формированию депрессивных неврозов и психозов, болезней почек, иммунной системы, онкологии;

• тщеславие обуславливает болезни сердечно-сосудистой системы и нервно-психические заболевания;

• сребролюбие и зависть находятся в четкой связи с нервно-психическими расстройствами;

• гнев (злобность) – фактор риска для гипертонии, ишемической болезни сердца, стенокардии, инфаркта миокарда, инсультов, мочекаменной и желчно-каменной болезней, неврастении, психопатии, эпилепсии[10].

Данная классификация, как любая попытка схематизировать жизнь личности, безусловно, упрощает реальность. Наличие у человека не одной, а нескольких пристрастий может также приводить к несоответствию обозначенных зависимостей. Одно очевидно – нравственное несовершенство человека не может не привести даже «практически» здорового человека к телесным недугам.

Для многих неверующих людей третий тип связи: «в больном теле может быть здоровый дух» – рассматривается как «доказательство» несостоятельности религиозных убеждений, ибо не безумие ли, что за свое нравственное совершенство человек расплачивается страданиями и болезнью? Но что для неверующего обывателя «безумие», для философа «соблазн», для верующего – истина и святость. Ибо для верующего человека именно страдания и болезни духовно совершенных людей, непоколебимо стоящих в вере, являются свидетельством достижения ими «образа и подобия» Бога. Бога, Который, как воплощенная Истина, именно своим принятием крестных страданий проявил сущность нравственного совершенства – Свою спасительную любовь к человеку.

Безусловно, жизнь с телесными недугами в здравии духа – редко встречающееся состояние. Неудивительно, что это, как правило, участь святых, которые, сами находясь в болезни, обладали даром духовного и телесного целительства людей. Наиболее почитаемые из них: ап. Павел, прп. Амвросий Оптинский, блж. Матрона Анемнясевская, блж. Матрона Московская и др.

От самого редкого типа «единожительства» души и тела логично перейти к самому распространенному состоянию. «В больном теле – недугующий, больной дух». Многими этот вывод может быть оценен как свидетельство безнадежности и пессимизма христианского сознания. Но в православном понимании такое состояние человека – это объективная реальность. Правда, как любое явление в человеческой судьбе, реальность не случайная. Прп. Серафим Саровский говорил: «...как и всякое страдание, болезнь имеет силу очищать нас от душевной скверны, заглаждать грехи, смирять и смягчать нашу душу, заставлять одуматься, осознавать свою немощь и вспоминать о Боге»[11].

Архимандрит Софроний полагает, что душе нашей даже необходим опыт болезни, чтобы она научилась побеждать в искушениях, преодолевать гордыню и обретать духовную мудрость. Мужественное перенесение болезни или «вольное страдание» оценивается в святоотеческом предании как подвиг. Во-первых, подвиг интеллектуальный, то есть разумное постижение подлинного устроения человека и благоустроенности мира. Во-вторых, подвиг нравственный, в котором человек сознательно принимает и соглашается терпеливо и смиренно переносить страдания. В-третьих, подвиг духовный – молитвенный, благодарственный. Душа, предавшаяся воле Божией, в молитве переносит всякую болезнь легче. «Господи, Ты видишь мою болезнь; Ты знаешь, как я грешен и немощен; помоги мне терпеть и благодарить Твою благость»[12]. Через эти подвиги, рожденные из нужды болезни, очищается наш ум, сердце, все наше существо от мрака заблуждений и греха, получает силы для перерождения и преодоления болезней.

Современный человек – наследник величайшей и драгоценнейшей традиции. Сотни лет характер и уровень развития медицинских знаний находился в гармоничной связи с христианской антропологией, в частности, с постановкой и решением проблемы взаимоотношения души и тела.

Христиане везде и всегда верили и были тверды в убеждении, что «субстанция души наделена естественными способностями, чья деятельность независима от каких бы то ни было телесных органов... Такие способности относятся к более высокому уровню, чем телесность, и намного превосходят ее возможности»[13]. Несомненно, под влиянием христианской антропологии Парацельс рассматривал физическое тело человека «лишь как дом, в котором обитает истинный человек, строитель этого дома; поэтому, рассматривая и изучая этот дом, нельзя забывать главного строителя и истинного хозяина – духовного человека и его душу»[14].

Именно христианское понимание неразрывности души и тела, «ибо связь неразрывна»[15], способствовало становлению суггестивной терапии (терапии внушения), которая с XVI века рассматривается как необходимая и эффективная составляющая любого терапевтического воздействия. Уже в эту эпоху врачебное сообщество было убеждено, что успешность лечения во многом определяется верой пациента в Бога и его доверием врачу: «Тот, кто больше верит, излечивается лучше»[16].

Верность христианской традиции сохраняет и современный человек, ибо неоднократно пережил целительный дар веры, испытал на себе и удостоверился в том, что «сущность православной духовности в том, что она целительна, она исцеляет немощи человека и создает из него личность»[17].

Феномен веры личности в православной антропологии является ключом к пониманию человеческого устроения. «Личность есть несводимость человека к природе». Вера личности отличает человека от его телесности. Личность человека есть то «я», «кто, содержа в себе свою природу, природу и превосходит»[18]. Это превосходство заключает в себе возможность для человека быть причастным Высшему бытию – Богу, а значит, возможность быть исцеленным, превратиться из явления временного, болезненного, немощного в существо богоподобное и вечное, то есть обрести спасение.

 

 

О СУЩНОСТИ И СМЫСЛЕ БОЛЕЗНИ

Попытки постижения сущности болезней человека и их преодоления – постоянная задача не только медицины, но и христианского богословия. Тем не менее общность задачи[19] не предполагает одинаковых подходов к ее решению. Медицина и христианское вероучение – два различных способа решения одной задачи. Сохранить понимание единства основной задачи христианства и врачевания чрезвычайно важно и для каждого человека, будь то врач или пациент, и для культуры в целом. Утрата понимания этого единства порождает патологию смысла действий человека. Призывы к отказу от медицинского лечения – это симптом патологии смысла существования у верующего человека. Понимание врачами своей работы вне контекста христианского богословия и антропологии – это симптом патологии смысла медицинской деятельности.

Определение сущности заболевания, то есть выявление закономерностей его возникновения, течения и исхода, – основная проблема современной теоретической и практической медицины. Проникновение на молекулярный уровень «организации» болезни открывает все новые возможности для диагностики и терапии патологических процессов. Однако углубляясь в клинико-анатомическую и генетическую сущность многочисленных заболеваний отдельных органов и функций, нельзя сбрасывать со счета понимание организма как единой целостной системы и человека как личности, живущей в «метафизической среде» смыслов, знаков и значений, социальных связей и нравственных отношений. Без знания закономерностей духовно-нравственной организации жизни личности врач утрачивает способность видеть перспективу течения и лечения патологического процесса.

В течение многих лет обучения в вузе, последующих форм повышения квалификации врач постоянно включен в систему государственного образования, позволяющую совершенствовать понимание сущности той или иной патологии, форм, методов, средств ее лечения. Но знание, раскрывающее проблему смысла болезни, знание богословское по своей сути, остается, к сожалению, вне учебных программ.

Тем не менее не только пациенты, но и многие врачи ставят перед собой вопросы о смысле болезни: «За что?», «Почему?», «Что это означает?» Особенно часто они возникают, когда болезнь внезапно поражает практически здоровых людей, ведущих здоровый образ жизни, или когда неизлечимо заболевают дети, или когда, казалось бы, испытанные, эффективные медицинские средства оказываются бессильными и человек умирает.

Как говорят, в своих попытках дать ответы на эти вопросы «медицина бессильна». И это не случайно, так как это – вопросы смыслозначимого (семантического), богословского уровня.

Христианское богословие – одна из древних и «строгих», в смысле логической точности, наук. Не в последнюю очередь появление первых университетов в Европе в XI-XII веках было связано с потребностями освоения и развития богословия. Но, как и любая другая наука, богословие, транслируя свои принципы и достигая массового сознания, не в состоянии избежать профанации (лат. profanus – непосвященный, непросвещенный, темный). Самыми распространенными формами упрощенного смысла болезни, как среди пациентов, так и среди врачей, является понимание болезни исключительно только как Божией кары и наказания, которое в свою очередь воспринимается исключительно в юридическом контексте действий «преступление – наказание».

Взгляд на болезнь, возникающую как наказание и кара человеку за преступления и беззакония, действительно присутствует в Ветхом Завете. Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня... Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего... ибо беззакония мои превысили голову мою... смердят, гноятся раны мои от безумия моего (Пс. 37, 2,4, 5, 6).

Но помимо данного конкретного, ситуационного смысла «ран» в Ветхом Завете, болезнь имеет ряд других значений, раскрытие которых принципиально и важно для спасения и исцеления человека. Среди них:

– болезнь как проявление несовершенной, тленной природы падшего человечества[20];

– болезнь как испытание в верности Богу;

– болезнь как призыв к покаянию и осмыслению своей жизни;

– болезнь как искупительная жертва.

В Новом Завете перечисленные смыслы не «нарушаются», но «исполняются», наполняясь новым откровением.

Болезнь как проявление природы падшего человечества
и искупительная жертва

Пришествие Спасителя, Его слово и дело обнаруживают сущность болезни человеческого рода как «проявление несовершенной, тленной природы падшего человечества». Наша несовершенность, смертность – следствие грехопадения. Болезни – это естественное и неизбежное проявление греховности, свойство человеческой природы. Болезненность – это наследуемое от Адама и Евы состояние каждого человека, наша сущностная генетическая характеристика. Кто родится чистым от нечистого? Ни один (Иов 14, 4).

В медицине есть диагноз – «практически здоров», но диагноза «теоретически здоров» – нет. Ибо теоретически, то есть с точки зрения объяснения фундаментальных оснований болезни, греховность, болезненность и смертность – это признаки человеческого рода, то, что объединяет и составляет природу всех людей. Непослушанием одного человека сделались многие грешными (Рим 5, 19). «Православное богословие в отличие от западного христианства грехопадение осмысливает прежде всего как болезнь, а не как юридическое состояние. Дело не в гневе Божием на преступление человека. Дело в болезни самого человека. И Бог делает все, чтобы изменить человека (а не просто снять с него "судимость", юридически помиловать его). Но нельзя менять человека без его на то свободного согласия. Христос принес нам возможность преображения. От личного же выбора каждого человека и каждого сообщества людей зависит, будет ли действенен Крест Христов в нас или нет», – свидетельствует Святейший Патриарх Алексий II[21].

Болезнь – одно из свойств человеческой природы, которое по своей сущности не зависит и не создается нами. Человек, как правило, осознает болезнь как недолжное, нежелательное, как свое противоестественное состояние, хотя нет ничего более естественного для человеческой природы, чем болезнь. Болезнь – не только нежелательное, но и независимое от воли человека его же состояние. Он ее обнаруживает в себе и вне себя, как правило, не ожидая и не желая. Поэтому ее назначение или предназначение, как правило, скрыто от человека. Раскрыть ее предназначение для каждого человека – важнейшее средство исцеления. «Болезнь не только явление физиологическое, но и духовное испытание человека»[22]. Духовное испытание – это и есть постижение сущности своей болезни как проявления природы падшего человечества и «искупительной жертвы», то есть необходимого условия для ее преображения, изменения и преобразования.

Болезнь как испытание в верности

Болезнь как испытание в верности настигает, как правило, верных. Ничто так не изумляет людей, как болезнь благочестивых и праведных. Действительно, если самое распространенное представление о причинах болезни – это наказание за грехи, то почему болеют, и как правило тяжело, люди добродетельные? Ответ на этот вопрос связан с судьбою ветхозаветного Иова и новозаветного апостола Павла. Основной причиной их болезней была не только сущностная пораженность природы человека, но и испытание в вере и верности Богу.

Иов был человек... непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла (Иов 1, 1), был испытуем проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения] (Иов 2, 7, 8). О своих страданиях он говорил: Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится (Иов 7, 5). Но на призыв людей похулить Бога за такое наказание он отвечал: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов 2, 10).

Апостол Павел, страдая от своей болезни, молил Бога об исцелении. Но чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть и: Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор 12, 7, 9).

Многих людей болезнь озлобляет, многих уводит от веры, рассудок многих омрачается хулой на Вседержителя, но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться (Иов 17, 9). Утверждаться в своей вере в то, что предназначение наступившей болезни не может не быть нам во благо, утверждаться в верности Благоустроителю и молиться, чтобы постигнуть смысл нашего страдания: человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх (Иов 5, 7).

Болезнь как призыв к покаянию и осмыслению своей жизни

По сути из всех перечисленных библейских смыслов болезни самым значимым в христианстве является смысл болезни как призыв к покаянию как средству исполнить человеческое предназначение к вечному блаженству. В этом смысле в православном богословии даже само наказание понимается не как юридическое следствие преступления, не как злопамятная мстительность, а как на-каз, у-казание, вразумление. Это означает, что болезнь – это не явление Божьей кары, а свидетельство Божественного неравнодушия и любви к нам. Господь у-казует, показывает и открывает нам через уродливость и невыносимость болезни противоестественность нашей жизни вне законов Божественного мироустроения, вне гармонии, мира и красоты. Человек вопреки естественной предназначенности порождает «жизнь по лжи», а не «по закону», не «по правде», умножая страдания, уродства и болезни.

В свое время Кант утверждал, что мир благоустроен Божественными законами – физическими законами и законами нравственными, то есть законами природы и законами морали. История науки и техники – великое свидетельство человеческого подчинения законам природы. Но история человеческих отношений, напротив, – великое свидетельство неподчинения законам морали. Техногенные катастрофы – результат неподчинения, несоответствия действий человека законам природы. Неподчинение и нарушение законов морали также не может не иметь последствий. Наши болезни – одно из них. Нарушая законы мироустроения, мы выпадаем из мироустроения, из бытия, утрачиваем Божий дар здравия, теряем жизнь не только временную, но и вечную.

Но возможно ли жить, не нарушая Божиих законов мироустроения? Возможно. Для этого необходимо постижение этих законов, знание мироустройства, в том числе устройства мира человеческих отношений, осмысление и благоустроение своей жизни.

Ключевыми моментами для раскрытия смысла болезней являются последовательность событий человеческой трагедии в раю – сотворение людей, дарение им заповеди послушания и закона, соблазн к непослушанию, нарушение закона и грехопадение с его неизбежными травмами – потерей совершенства, болезнями и смертностью. Возможен ли обратный путь – путь возвращения и возрождения? Этот путь у-казан, на-казан и дарован нам Спасителем. Это путь нахождения ответов на вопросы: зачем, почему я болен, – это путь осмысления своей жизни, путь покаяния. Это путь возрастания веры в исцеление, обретение терпения скорбей и страданий, достижение смирения.

Этот путь открыт для нас Спасителем, Сыном Божиим, Иисусом Христом – Его жизнью, Его заветом, Его воскресением.

 

 

НРАВСТВЕННАЯ ЦЕННОСТЬ БОЛЕЗНИ

Материальная ценность явлений окружающего нас вещественно-предметного мира всегда связана с их ценой, которая формируется отношениями спроса и предложения. Нравственная ценность – феномен, не зависящий от отношений купли-продажи. Подлинную любовь нельзя купить, а свою боль и болезнь нельзя продать. Тем не менее утверждение о нравственной ценности болезни многими людьми может быть охарактеризовано как вид безумного суждения. Действительно, не безумие ли называть человеческое страдание и нестерпимую боль, как правило, сопровождающую болезнь, ценностью? Разумно ли связывать с понятием «ценность» ограничение свободы и ощущение своей полной зависимости от врачей, лекарственных препаратов, просто окружающих – близких и неблизких людей?

Попробуем разобраться. Христианская антропология исходит из признания того факта, что природа человека после грехопадения биологически изменилась. Греховность человека – не юридическое, а патологическое, болезненное состояние. Человек болеет, и это, как следствие грехопадения, – его нормальная антропологическая характеристика. Не об этом ли свидетельствует и первый крик ребенка – бессознательная реакция на боль, которую он переживает при рождении, что тем не менее радостно воспринимается всеми как признак начинающейся жизни? Не об этом ли говорят многочисленные факты того, что даже великие святые были поражены неизлечимыми болезнями, и первый среди них – апостол Павел: дано мне жало в плоть (2 Кор 12, 7)? Священник и врач Валентин Жохов справедливо утверждает: «Принято считать, что здоровье является нормой человеческого существования, а болезнь нарушает эту норму. Православие по-иному рассматривает проблему болезни и нормы... С православной точки зрения, болезнь является нормой земной жизни...»[23] Нельзя при этом не признать, что норма эта весьма неутешительна для человека. И если телесная болезнь – это следствие греха, то не во имя ли Своей беспредельной любви к человеку и излечения его болезней приходит в мир Сам Спаситель: не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мф 9, 12). Исцеляйте... больных – так говорил Христос Своим ученикам (Лк 10, 9).

Предание и история свидетельствуют, что врачевание никогда не было чужеродным для православной культуры. В Новом Завете мы не встретим осуждения применения медицинских средств (см.: Откр 3, 18). Более того, профессия врача освящена Священным Преданием: один из учеников Христа, апостол Лука, был врачом. Врачевание – одна из профессий первых христиан, святых Космы и Дамиана († III), великомученика Пантелеимона († 305). История Церкви полна примеров, когда священники и даже епископы занимались врачеванием телесных недугов. Дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен (Сир 38, 12).

Фундаментальные христианские антропологические представления влияли на медицину и никогда не противоречили четкой предметной определенности медицинского знания. «В многовековой истории медицины от доисторических времен до наших дней прослеживается единая генеральная линия ее развития – непрерывное поступательное движение от самых общих взглядов на природу болезней человека, основывающихся на наблюдениях врачей за их клиническим течением, ко все более глубокому пониманию сущности патологических процессов как результату научных исследований»[24]. Болезнь и смерть как предмет медицины обнаруживали чудесную связь человеческого знания и человеческого страдания. Этой связью обусловлены и направление научного поиска, и постановка научных задач. Главная из них – это лечение болезней.

Как в связи с этим можно объяснить возникновение «науки о здоровье», так называемой валеологии? Означает ли это, что медицина меняет свой предмет, а человек одновременно и свою природу, превратившись разом в здорового по природе и сущности своей, во-первых, и, во-вторых, в существо, произвольно управляющее своим здоровьем? Не противоречит ли это даже простому опыту каждого из нас? Человек не в состоянии управлять патологическими процессами в своем теле. Здоровье человека – это уникальное свидетельство реальности внеиндивидуального уровня человеческой природы. Этот внеиндивидуальный уровень здоровья человека жестко зафиксирован в языке. Пожелание типа «дай вам Бог болезни» – не просто неучтиво: оно неучтиво потому, что ложно. Прямо противоположный смысл – в самом распространенном пожелании: «Дай вам Бог здоровья!» Здоровье – дар Божий, таков этот смысл, и он же этимологически зафиксирован в самом слове. Не случайно современные специалисты признают, что «в медицинской науке нет общепринятого определения "здоровья" и его детерминирующих факторов»[25]. Это означает отсутствие определенных устойчивых, повторяющихся факторов, обеспечение бесперебойной работы которых однозначно приводило бы человека к здоровью. Более того, исследования медиков свидетельствуют о принципиальной (70%) зависимости здоровья от образа жизни человека. А это лишь подтверждает верность антропологических принципов, лежащих в основе христианского понимания здоровья как системного единства духовного, душевного и телесного устроения, так как образ жизни христианина – это «делание», выстраивание человеком жизни по образу той Жизни, которая одновременно есть путь и истина (Ин 14, б).

Непросто дается человеку движение к истине. Он может легко сбиться, заблудиться, особенно в пространстве своего знания – субъективных представлений о мире и о себе. Потому и важна методология («метод» в переводе с греческого означает «правильный путь»), выверяющая, правилен ли путь решения основных задач, способствуют ли выбранные средства и методы движению к истине? Учитывая многообразие и пестроту представлений и суждений, методология науки ставит вопрос о заблуждениях, вскрывает их причины, охраняет верный путь развития науки. Всем знакомы термины «лженаука», «попнаука», «антинаука». Они фиксируют не произвольные изобретения, а реальности развивающегося знания. К возникновению подобных образований научная общественность должна быть готова, должна уметь распознавать их и преодолевать. Особенно актуальна эта задача для ситуации, когда влиятельным субъектом научного познания становится финансовый капитал, в спектре интересов которого научная истина не всегда занимает приоритетное место. Очень внимательно следует относиться к новым направлениям, претендующим на научный статус, в условиях политической и экономической нестабильности общества. В такие времена возникает множество разного рода «новообразований», к которым, бесспорно, можно отнести и валеологию.

Первая информация о новой «науке о здоровье» датирована 1997 годом. Возникает вопрос: почему страждущее и болеющее человечество только в 1997 году и только в России создает важнейшую из всех наук – науку о здоровье? Или по-другому: почему здоровье человека, существующее ровно столько же времени, сколько существует человек, только сейчас удостоилось столь пристального внимания и стало предметом валеологии? Одного этого вопроса достаточно для прояснения весьма сомнительных оснований валеологии. Но перечень вопросов можно продолжить. Откуда же взялась новая наука? Где она успела сформироваться? Каковы ее цели и задачи? Кто ее создатели? Каков ее предмет и в чем новизна ее методов? В чем заключается ее практическое значение? На этой группе вопросов традиционно основывается оценка научно-методологической корректности и состоятельности любой конкретной темы научного исследования, не говоря уже о новой учебной дисциплине в образовательных учреждениях для детей и студентов, на что эта наука в первую очередь претендует.

Если быть предельно корректными, то мы должны прежде всего отметить, что речь идет не о естественном процессе возникновения у нас на глазах нового знания, а об искусственном явлении, своеобразном результате выполнения Россией определенного социального заказа.

Как известно, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) предложила некую интегральную концепцию развития медицины, основная идея которой заключается в том, что в XXI веке медицина должна перейти от «защитно-оборонительных» позиций к «социально-конструктивным», связанным с созиданием самого здоровья и активного долголетия людей. При этом принципиально должна измениться и роль врача. Из «лечащего болезни» он должен стать «конструктором здоровья», а «медицина болезней» должна превратиться в «медицину здоровья». При всем уважении к Всемирной организации, нельзя освободиться от вопроса: не находятся ли такие установки в полном противоречии с классической медицинской наукой?

Человек способен заблуждаться, и ложь – не абстрактное явление, но понятие, фиксирующее реальное состояние сознания. К сожалению, в таком состоянии пребывает, например, одна международная организация, существующая под эгидой ООН. Это – Международный центр космического разума. Именно этот центр распространяет в России рекламу «космических курсов» как «ключей к бессмертию». Первой ступенью к бессмертию является оздоровление как результат обретения «знания» на «космических курсах». «Валеология», «космические курсы оздоровления» – все это варианты прямой декларации возникновения нового направления знания – наук о здоровье. Но, как известно, науки «возникают не путем деклараций, а в результате открытия фундаментальных закономерностей, на основе которых создается метод для изучения большой совокупности явлений, имеющих жизненно важное значение»[26]. Вопрос о том, как возникла валеология, – принципиальный методологический вопрос. Валеология появляется в результате деклараций о здоровье как «новой» мировоззренческой и нравственной ценности. В силу этого возникновение валеологии – это путь прямой и непосредственной конфронтации к основным морально-нравственным принципам понимания сущности человека, смысла и предназначения человека в христианской антропологии. Человек, принимающий христианские ценности, никогда не сможет согласиться с тем, что здоровье телесное, соматическое (а именно оно провозглашается валеологией главной ценностью) является той главной целью, к которой должен стремиться человек и достижению которой он должен подчинить всю свою жизнь. Превращение жизни в стремление к достижению только телесного здоровья для христианина любого христианского вероисповедания – это стратегия необратимой гибели человека. Этот вывод выверен детальнейшим анализом сущности здоровья человека в христианской антропологии. Этот вывод подтверждается и трагической историей государства, избравшего для себя идеологию, во главу угла которой была положена ценность – здоровье. Именно центральное, базовое местоположение ценности здоровья человека и здоровья нации послужило основанием известной всему миру программы эвтаназии по отношению к «жизненно неполноценным», то есть больным людям (в частности, душевнобольным), которая действовала в фашистской Германии в 1933-1939 годы. Результаты внедрения подобных идеологий, которые начинались с признания ценности здоровья и особого значения здоровых людей, уже известны человечеству.

Одностороннее выпячивание ценности здоровья и умаление морально-нравственного значения болезни, которое происходит в валеологии, к сожалению, свидетельствуют о мировоззрении, находящемся в нравственном противоречии с христианской антропологией.

Понятие «болезнь» имеет целый ряд смысловых значений в христианском вероучении. Болезнь трактуется не только как наказание за грех. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? (Ин 9, 2). Такое понимание болезни утверждает значение добродетельной жизни и покаяния: Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце (Сир 38, 10). Болезнь понимается не только как напоминание о смерти или «вкушение смерти», по выражению о. Сергия Булгакова. Один из смыслов заключен в понимании болезни как свидетельства милости и славы Божией, как пути ко спасению. Когда авву Иоанна некто, страдавший горячкой, просил исцелить его молитвами своими, он отвечал: «Ты желаешь избавиться от того, что тебе необходимо, ибо как тело очищается щелоком от нечистот, так и душа очищается болезнями и страданиями»[27]. Личный опыт болезни – уникальное доказательство значения милосердия и сострадания. Порой мы только тяжело болея, в состоянии беспомощности и страдания, в полной мере начинаем ценить человеческое соучастие и заботу. Болезнь имеет силу смягчать жестокие сердца и заставляет осознать свою немощь. Наша болезнь раскрывает нам нетленную ценность любви и милосердия, научает нас сострадать ближнему и любить его. Святитель Афанасий Великий, придя к святому Нифонту, лежавшему на смертном одре, и сев рядом, спросил его: «Отче! Есть ли какая польза человеку от болезни?» Святой Нифонт отвечал: «Как золото, разжигаемое огнем, очищается от ржавчины, так и человек, терпящий болезни, очищается от своих грехов». Грехов жестокосердия, безжалостности, гонения немощных, очерствения души и бесчеловечности.

 

 

ЛЮБОВЬ КАК ЛЕКАРСТВО,
ИЛИ НУЖНО ЛИ ЛЮБИТЬ ПАЦИЕНТА?

Уже двадцать веков моральные ценности любви и сострадания к больному человеку пользуются абсолютным признанием в европейской культуре и профессиональной врачебной этике. Даже создатель химической медицины и первой таблетки Парацельс учил: «Сила врача – в его сердце, работа его должна руководствоваться Богом и освещаться естественным светом и опытностью; важнейшая основа лекарства – любовь»[28]. В первой половине XX века, раскрывая особенности русской медицинской традиции, опытнейший врач утверждает лаконично:  «Служение врача есть служение любви и сострадания... Мы должны любить наших пациентов»[29].

Насколько незыблемы эти ценности? Этот вопрос возник у нас после того, как мы познакомились с комментариями молодых российских врачей к опубликованному И.А.Ильиным письму старого русского врача «О призвании врача». Вот некоторые примеры позиций современных молодых врачей.

• «На мой взгляд, "любить" пациентов невозможно и вряд ли стоит. Нужно профессионально подходить к проблеме, но любить... Наверное, это было возможно во времена, когда врач наблюдал несколько семей и становился для них "лучшим другом" как пишет автор. И сами члены семьи воспринимались как родственники, уклад жизни которых, проблемы, особенности врач наблюдал на протяжении нескольких поколений. В современных же условиях, когда один доктор ведет разных пациентов, меняющихся еженедельно, "полюбить" их нет возможности, не тот темп и условия жизни. И потом, не лучше ли беспристрастное отношение доктора? И вообще, любовь – чувство, которое невозможно испытывать к каждому, которое нельзя заставить появиться только потому, что так надо. Разве такая "поголовная" любовь не обесценивает само понятие любви?»

 

• «Почему же, прочитав статью "О призвании врача" в которой, казалось бы, всё столь правильно и прозрачно, из которой многое сопутствует моей собственной практике, из которой многому нас учили наши преподаватели, – почему же она оставила столь же негативное впечатление? Прочитав статью ещё раз, я поняла, в чем же было дело: вся статья пронизана одной основной идеей: больного надо ЛЮБИТЬ. Позволю себе с этим не согласиться. Да, надо быть психологом и дипломатом, надо с добротой относиться к больному, ведь он страдающий человек и он ждет твоей помощи; ПОМОЩИ, а не ЛЮБВИ. Любовь препятствует здравомыслию и принятию объективных решений, именно поэтому многие врачи предпочитают не лечить своих близких и родных людей. Любовь – это в том числе и жалость, а это враг каждого врача, ведь пилюли горьки, а процедуры болезненны. Не говоря уже о том, что невозможно пропускать через своё сердце каждого больного, это приведет к духовной и психологической гибели самого врача, который в итоге не сможет в должной степени помочь своим пациентам. Я думаю, что врач должен быть в первую очередь настоящим специалистом своего дела и дипломатом, должен уважать своих пациентов, а не любить их. Именно эта идея мне чужда».

 

• «Чем должен руководствоваться врач? Любовь – это очень серьезное чувство, которое можно испытывать только к близким людям. Любви к моральным уродам, кретинам, бомжам, людям, к себе наплевательски относящимся, быть не может, к таким людям можно испытывать максимум – жалость. Но и к порядочным людям испытываешь уважение, восхищение, но вряд ли любовь. Относиться к пациентам как к своим детям тоже нельзя. Это же не твои дети. Любить сразу много людей не может ни один человек. Если пациент противен и вызывает отвращение, то ему мы обязаны предоставить минимальный, жизненно необходимый уровень обслуживания. А далее им может заниматься другой врач, или пусть такой пациент меняет что-то в себе. Врач должен поднимать силы в пациенте, однако не обязательно любить пациента. Достаточно войти в его положение, понять его, создать для него мотивацию на выздоровление. И вместе продвигаться к успеху в лечении. Конечно, врач должен относиться к пациентам с состраданием, жалостью, пониманием, вниманием, даже милосердием. Но! Врач – это не Бог. Врач – это даже не священник. Врач никому ничего не должен. У него есть семья, дети, близкие, люди, о которых он заботится. И врач, как любой другой человек, пусть даже и хороший, не имеет права обделять близких людей любовью взамен сомнительной "любви" к многочисленным, зачастую непорядочным пациентам. Врач должен получать большие деньги за свою работу. Ведь здоровье – это самая главная ценность. Он должен получать так, насколько он хорошо работает. И решать это должны не только пациенты, ведь многие из них, ввиду самых разнообразных причин, не понимают всю серьезность своей ситуации…          Врач не обязан самоотверженно служить. Он не раб. Он такой же человек, как и все остальные, только наделенный особыми знаниями и умениями. Эти особенности выделяют его над другими людьми, но фактически точно так же, как, например, знания и умения пилота самолета везти пассажиров, заботясь об их безопасности. Пора привыкнуть к мысли, что медицина – это не божественная профессия. Это всего лишь особенная по своей уникальности услуга! Врач – это исполнитель услуги. Он должен хорошо лечить пациентов не из-за того, что он такой хороший, что его единственное счастье – это здоровье пациентов, а лишь потому, что он должен нормально относиться к своей работе, добросовестно и с ответственностью. Так же, как и инженер-атомщик, проектирующий какую-нибудь атомную электростанцию, или пилот пассажирского авиалайнера».

 

• «Соглашусь с тем, что пациенту нужно сочувствовать, понять его проблему, но не любить его как родного!.. Нужно уметь абстрагироваться от проблем пациента, сочувствовать, но в то же время закрываться от его боли, иначе можно сойти с ума и принести на себе своим родным и близким чужие проблемы. Надо, конечно, настроить больного на борьбу с болезнью, дать надежду на выздоровление и веру в себя. Для этого совершенно не обязательно его любить. Я согласен, что помимо "болячки" нужно лечить душу больного, для этого достаточно доверительных отношений и веры, причем не во врача, а в самого себя. Нужно любить свою работу, специальность, выбранный путь, несмотря на трудности, оставаться человеком в любое время, получать удовлетворение от своего тяжелейшего труда, не роптать на бессонные ночи, проведенные за операционным столом или в приемном отделении. Но любить ВСЕХ? Любить пьяных бомжей, которые себя сами не любят (я считаю, что они и только они виноваты в том, что оказались в таком положении), любить перепившего, обмочившегося в штаны сопляка, который матерится так, что вянут уши, и лезет с тобой драться?»

 

• «Где работал этот доктор, который говорит о любви к пациентам, и в какое время?! Вы видели врачей обычной городской поликлиники? Отупевших, озлобленных, не желающих работать? Кто их довел до этого? Как они докатились до такого позора для врача? Не те ли "милые" алкоголички, шизофренички, которых предлагается ЛЮБИТЬ и вчувствоваться в их проблемы? Да, есть ведомственные больницы, где пациенты все сплошь нормальные и адекватные люди. Работая там и принимая 3-4 пациента за ночь, остается время и силы любить всех, хотя это и не нужно, а работая в обычной городской скоропомощной больнице, уворачиваясь от кулаков пациентов, сдавая их в вытрезвитель, скручивая бьющихся в белой горячке запойных алкашей, чтобы они не выбросились из окна, невозможно любить всех».

 

• «Оборотная сторона современной медицины мегаполиса – это массовость во всех ее проявлениях. Если где-то катастрофа – больных будет не один человек. Встает резонный вопрос: как всех их любить?»

 

• «Очень трудно, иногда даже невозможно, оказать помощь больному, если не удается выстроить с ним или с его родными (особенно в педиатрии) отношений, основанных на доверии и взаимном уважении врача и пациента. Конечно, легче они даются тем, кто способен любить своих пациентов, однако едва ли это можно вменять в обязанность врачу, который всего лишь человек».

 

• «Аспект, на который я не могу не обратить внимания, – это призвание служить любви и состраданию, необходимость к призванию любовно обходиться с больными. В условиях глобального оглупления населения, и в первую очередь нашей страны, с моей точки зрения, заставить себя любить этих людей у меня нет ни времени, ни желания. В современных условиях нельзя тратить свое время и силы на воспитание какого-нибудь быдла, который порой даже не знает или не хочет знать имя хирурга, спасшего ему жизнь. Так что если пациент мне противен и вызывает во мне не сострадание, а отвращение, то необходимо поставить себя таким образом, чтобы он до корней волос прочувствовал, кто он такой на самом деле, и жестко поставить его на место».

 

• «В XX веке произошли большие перемены. Сегодня врач не столько человек, сострадающий больному, лечащий словом, сколько высококвалифицированный специалист, который ведет научные изыскания, постоянно пополняет свой багаж знаний новой информацией, в лечении опирается на технические средства. Что же касается "врачевания любовью" то, по-моему, это красивые слова и просто утопия... Любить своих больных, любить их той любовью, которой мы любим своих близких, невозможно, иначе врач будет страдать, терять с каждым больным частичку души, а смерть пациента будут для него настоящим горем, каждый раз из которого он будет все с большим трудом выкарабкиваться. Поэтому как раз хирурги не оперируют своих близких и любимых людей – тяжело "резать" родную, любимую плоть. Поэтому врачи вообще не любят лечить своих – любовь мешает здравому рассудку, затуманивает взгляд, вызывает лишние эмоции, ненужные в ситуациях, когда надо принимать верные, рассудочные решения. Требование любви невыполнимо, особенно для врачей "скорой помощи" хирургов, реаниматологов».

 

После знакомства с такими позициями возникает вопрос: что формирует такие взгляды? С нашей точки зрения, по крайней мере три фактора являются здесь определяющими. Первый – превращение медицины в практически научно-техническое производство, при котором главное – организационно справиться с потоком больных, провести обследование с использованием новейших технических средств, поставить диагноз и провести лечение, опять же с помощью использования новейших технических средств. Второй – характер медицинского образования, который не включает освоения этического знания в полной мере. Третий фактор – секуляризация культуры, связанная с сознательным и планомерным обесцениванием христианских ценностей, среди которых, как известно, главная и большая из них – любовь. Вера, надежда, любовь; но любовь из них больше (1 Кор 13, 13).

Характерно, что ни в одной из представленных критических позиций ни разу не было упомянуто то подлинное содержание понятия любви, которое определяет нормативность любви для профессиональной деятельности врача. В перечисленных высказываниях любовь понимается то как формальная помощь, то как чувство, эмоция, то как симпатия, то есть как угодно, но только не в ее подлинном смысле, который был выявлен и раскрыт в христианстве.

Подобная путаница имеет объективные основания в многозначности термина «любовь». Известно, что в древнегреческом языке содержание понятия любви раскрывают четыре глагола[30]. Один из них соответствует русскому желать и обозначает чувственную любовь, физическое сожительство, страсть. Второй фиксирует родовые, родственные, социальные связи. Третий означает склонность к лицу, возникающую из внутренней общности, из личного общения. Четвертый близок к русскому ценить с доминантой рассудочной оценки и подразумевает любовь как «направление воли, определяемой рассудком»[31]. Этот глагол – «агапе» – наиболее рассудочно-моральный, он лишен значений «делать что-либо охотно», он в самой незначительной степени подразумевает «из сердца исходящее действие».

В Новом Завете именно этот глагол употребляется наибольшее число раз[32]. Тем не менее принципиальным является то, что в Новом Завете мера «сердечности» в содержании этого глагола меняется, к греческому рассудочному «агапе» прибавляется оттенок любви-жалости, любви сострадательной и даже жертвенной. Именно это значение глагола «любить», обозначающего «чувство, свободно избирающее себе объект направлением воли, чувство сознательное и нравственно оцениваемое», стало символизировать собственно христианское содержание «главной» ценности нового учения[33]. Любовь в христианстве – «равномерная, общеобязательная для христиан любовь ко всем и каждому в их единстве, к ближним и любящим так же, как к врагам и ненавидящим»[34].

Содержание четырех древнегреческих глаголов входит в содержание понятия любви в русском языке. Именно поэтому во всех позициях врачей, протестующих против ценности любви как регулятора отношений врача и пациента, понятие любви используется только в трех смыслах: как чувственное пристрастие, как родственная связь, как личная симпатия. О христианском смысле любви не говорит никто из протестующих против любви как нормы отношения врача к пациенту. Подлинный же смысл любви как нормы отношения врача к пациенту – христианский. Именно он означает любовь как направление воли, определяемой рассудком и состраданием, как сознательное служение ближнему, самоотдачу и признание необходимости подчинения себя интересам пациента.

Почему же именно этот смысл любви, избранный и созданный христианством, верный и истинный, а потому и следовать ему в практической врачебной деятельности необходимо? Ответ прост. Потому что такая любовь исцеляет. Почему же именно она обладает этим свойством? Потому что такая любовь подобна любви Бога к людям и страждущему человеку. Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас... (Еф 2, 4). Величие этой любви в том, что так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин 3, 16). Бог есть любовь (1 Ин 4, 16).

Любовью устроен мир, в том числе и мир человеческих сердец, мир человеческих отношений. Болезни тела – это нарушение целостности функционирования организма, сбой в работе системы, разрыв в гармонично устроенном человеке. Среди этих сбоев и разрывов не последнее место занимает потеря гармонии отношений к себе самому, к людям. Как правило, это отравление души ядом зла, ненависти, гордости, равнодушия. Любовь, внимание, забота врача о пациенте – это лекарство, очищающее его душу от «гноения злобы». Это первый и важнейший шаг к восстановлению созданного Богом устроения человека, порядка, гармонии, мира душевного, находящегося в прямой связи с порядком и устроением телесным. Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога (l Ин 4, 7). Он прощает все беззакония твои; исцеляет все недуги твои; избавляет от могилы жизнь твою (Пс 102, 3, 4).

 

 

СЛОВО К СТУДЕНТАМ-МЕДИКАМ

В 70-е годы XX века студенческая молодежь зачитывалась романом «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского. Вам желаю его прочитать. В романе речь шла об археологах как «бесполезных» для общества людях и об археологии как о весьма сомнительной в практическом отношении науке (имеется в виду отсутствие ее эффективности).

Именно сегодня как никогда критерий экономической и финансовой эффективности разделил людей на «полезных» и «бесполезных», а профессии и науки – на «нужные» и «ненужные». На основании этого критерия, вслед за археологией, историей, филологией, к «факультету ненужных вещей» можно отнести также и этику, включая и этику медицинскую.

Правильно ли это? Правильно! Почему? Потому что к «нужным вещам» относятся прежде всего знания, удовлетворяющие насущные потребности людей в пище, жилище, одежде, информации. А также знания, освобождающие от физической боли, и технологии, помогающие удовлетворять растущие потребности. Кто же будет оспаривать нужность этих знаний? Мы, по крайней мере, не будем. Этика вообще и биомедицинская этика в частности вышеперечисленные потребности не обслуживает. Этика, как дисциплина, непосредственно относится именно к «факультету ненужных вещей». Почему? Потому что у нее другие задачи. Она призвана прежде всего формировать способности. Речь идет прежде всего о способности человека к нравственному самосовершенствованию, включая совершенствование своего отношения к другому человеку. И не просто к человеку, приятному во всех отношениях, а к человеку, болезнь которого часто лишает его приятных качеств.

И это очень трудная работа. Подчас легче три дня и три ночи (у кого больше или меньше) просидеть за учебником «нужной» физики, сдать экзамен и благополучно об этом забыть. Знание или незнание физики не может изменить судьбы человека ни в этой жизни, ни в вечности. А незнание этики (или профессиональной медицинской этики для врача) может погубить человека, искалечить его судьбу. Постичь же «ненужную» метафизику человеческих отношений весьма трудно.

Не удастся и благополучно забыть этику после получения зачета. Она будет напоминать о себе каждой обидой, каждым неосторожным словом, каждой потерей, каждой слезой твоей или ближнего твоего. Кто-то из студентов справедливо сказал: «В идеале врач должен быть сострадательным, но на практике это сложно». Наша задача – помочь сделать этот идеал твоей «практической» способностью, и не только естественной, но и желанной.

Но мы никогда не сможем выполнить свою задачу без одного необходимого условия. Это условие – твое свободное и осознанное желание достижения этого идеала, это твое осмысленное и последовательное стремление к совершенствованию.

Религия, наша Православная Церковь, труд многих поколений врачей сохранили для тебя сокровища знания о том, как этого можно достичь. Но никто не сможет заставить тебя принять эти сокровища, если ты сам этого не захочешь. Выбор за тобой.

И последнее. О совести. Некоторые студенты полагают: у нас есть совесть, зачем нам знания о совести (то есть этика)? Действительно, многие полагаются на совесть как на единственно правильный внутренний регулятор поведения (к чему внешние знания?). Кто спорит, совесть – это уникальная человеческая способность, которую можно развить, и тогда она действительно благодатный помощник в делах человеческих. Но совесть, как любую другую способность (например видеть, слышать), к сожалению, можно очень просто потерять. И достичь этого достаточно просто: надо всего-навсего лишить себя возможности совершенствовать нравственные чувства и получать этическое знание, припадая к подлинно неиссякаемому источнику – Святому Писанию и Преданию. И в этом случае, опять же, выбор за тобой...

 

 

 СПОСОБНА ЛИ РОССИЯ ВОСПРИНЯТЬ БИОЭТИКУ?

Основной вопрос традиционной врачебной этики – это вопрос о взаимоотношениях врача и пациента. Первичным в этом отношении всегда был авторитет врача. Как говорят медики, при расхождении мнения больного с объективными медицинскими показаниями предпочтение отдается последним. Эта модель взаимоотношений врача и пациента получила название патерналистской (отцовской, родительской). Для современной ситуации характерно, что эта первичность не только оспаривается, но и в значительной степени преодолевается.

Сегодня все чаще ставится вопрос об участии больного в принятии врачебного решения. И это далеко не вторичное участие оформляется в ряд новых взаимоотношений врача и пациента. Названия этих моделей говорят сами за себя: информационная, совещательная, интерпретационная. В их границах врач меняет роль отца на роль или консультанта, или советчика, или компетентного эксперта-профессионала. Основная задача – не принятие решения, а полное информирование пациента о состоянии его здоровья, риске и пользе возможных вмешательств. Другими словами, при расхождении мнения пациента с объективными медицинскими данными предпочтение отдается первому. Разработка таких моделей активно осуществляется в США, в странах Западной Европы. Реальность страховой медицины и частных медицинских услуг делает вопрос об информированном согласии, а вместе с ним и всю систему этико-правовых отношений в медицине актуальными для России.

Демократическое движение за права человека также обернулось для отечественной медицины новой правовой и нравственной реальностью. Именно в контексте идеологии «прав человека» возникает понятие «права пациента» и концепция автономии больного. В «Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» (1993) соблюдение прав человека и граждан объявляется основным принципом охраны здоровья. Статья 30 «Права пациента» раскрывает содержание этого понятия в 13 позициях. И если раньше оно сводилось к праву на медицинскую помощь, то сегодня понятие «права пациента» включает в себя право на полную информацию о состоянии своего здоровья, право на выбор методик своего лечения и право на отказ от лечения, право на выбор врача и медицинского учреждения, право на компенсацию за нанесенный ущерб и т. п.

Такой подход, помимо социокультурных оснований, связан с внедрением в практику врачевания новых биомедицинских технологий. Трансплантология, реанимация, искусственное оплодотворение, генная терапия, психиатрические методики работают не только на ограниченной территории конкретной болезни, но и во всем жизненном пространстве человека. Иными словами, новые биомедицинские технологии изменили уровень возможного воздействия на человеческую жизнь. Пациента можно на неопределенно долгое время превратить в «труп с бьющимся сердцем» и при этом осуществить забор органов для сохранения другой жизни; или можно омолодить стареющий организм за счет прекращения жизни нескольких 20-недельных зародышей; или существует возможность обеспечить ребенку, зачатому «в пробирке», пятерых родителей (из них троих – биологических), превращая его в человека, не только не помнящего, но и не знающего родства; можно на генном уровне выяснить, какую патологию вы в состоянии передать потомству; хотите вы этого или нет, не говоря уже о том, насколько это вредно для вашей психики, вы можете быть подвергнуты массовому сеансу психотерапии – не только на стадионе, но и у себя дома с помощью радио или телевидения. Биоэтическая концепция автономии человека в значительной степени возникает как форма самозащиты человека от благих намерений медицинских вмешательств. А поскольку от возможности стать объектом подобных вмешательств не застрахован ни один человек, то биоэтика выходит за узкопрофессиональные рамки собственно врачевания.

Взаимоотношения врача и пациента имеют еще одну сторону: это проблема эвтаназии. Здесь право индивида на «достойную смерть» вступает в противоречие с правом личности врача исполнить не только профессиональную заповедь «не навреди», но и общечеловеческую «не убий».

Новые медицинские технологии, в частности реанимационные, трансплантологические, фармакологические, создают новую нравственную реальность – ситуации «убийства из милосердия», сострадания, из-за спасения другой жизни и т. п.

Сторонники консервативной формы биоэтики на Западе полагают, что общество должно запретить врачам убивать. Разделяют эту позицию и многие врачи в России. Так, вопреки «Основам законодательства РФ» о здравоохранении, допускающим пассивную эвтаназию, то есть возможность умереть без лечения (ст. 33), Ассоциация врачей России опубликовала проект «Клятвы российского врача», которая включает следующие положения: «Я обязуюсь во всех действиях руководствоваться Этическим кодексом российского врача, этическими нормами моей Ассоциации, а также международными нормами профессиональной этики, исключая не признаваемое Ассоциацией врачей России положение о допустимости пассивной эвтаназии».

Отношение к эвтаназии – лишь один пример реальных противоречий современной плюралистической культуры. Профессор Борис Юдин, заместитель председателя Российского национального комитета по биоэтике, полагает, что биоэтику следует понимать не только как область знаний, но и как формирующийся социальный институт современного общества.

Однако при обсуждении вопросов, связанных с биоэтикой, часто можно услышать мнение, что это, мол, типичный продукт западной культуры. Биоэтика – это феномен цивилизованного, богатого, демократического общества, высокотехнологичной и экономически благополучной медицины. А исторические и экономические катастрофы, которые пережила и испытывает Россия, не создают условий для практического применения принципов биоэтики.

Но, как известно, именно патологическое состояние требует вмешательства, помощи, лечения. Именно поэтому отечественное здравоохранение особенно нуждается в четком и осмысленном нравственном регулировании и правовом управлении. Отсутствие нравственных принципов и правовых норм создает благоприятную среду для безоглядного экспериментирования методиками лечения, фармакологическими препаратами и т. п. Преодолеть нравственную «стерильность» и предотвратить ее последствия – актуальнейшая задача биоэтического знания.

 

 

 «ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ»

«Беспамятство – разрушительно, память – созидательна»[35] – эти слова Д.С.Лихачева приобретают особый смысл в год 60-летия принятия Нюрнбергского кодекса. Нюрнбергский процесс (1946-1947) вскрыл факты чудовищных по своей жестокости и по своему размаху медицинских экспериментов над человеком, когда огромное число узников концентрационных лагерей, в основном не германского происхождения, использовались для научно-исследовательских целей и медицинских опытов. Именно эти «исследования» и «опыты» вошли неотъемлемой частью в понятие «преступление против человечности». В ходе судебного разбирательства было собрано множество документов, в том числе протоколы о проведении экспериментов над людьми с целью исследования влияния на человеческий организм переохлаждения, различных ядов. Миллионы людей специально заражались интересующими «экспериментаторов» болезнями, и «при минимальных затратах времени и усилий» исследовались методы лечения и достижения иммунитета к малярии, инфекционной желтухе, сыпному тифу. Стали известны всему миру эксперименты по стерилизации, регенерации костей, мышц, нервной ткани, по пересадке костей и т. д. и т. п. В конце августа 1947 года Первый военный трибунал США, действующий по договоренности с союзниками и по приказу американской администрации в Германии, вынес приговор по делу «медиков». Нюрнбергский кодекс – это первый в истории международный свод правил о проведении экспериментов на людях, который возник в результате осознания вопиющего несоответствия некоторых видов медицинских экспериментов на человеке этическим принципам медицинской профессии и человеческой морали. Нюрнбергский кодекс для многих до сих пор справедливо рассматривается как свидетельство зверств и перегибов нацистской лженауки и в то же время как своеобразный символ нравственной чистоты науки в цивилизованном мире. Но как обстоит дело в действительности?

«Беспамятство разрушительно...» – и мы вспоминаем еще об одной дате – 105-летней годовщине первого издания книги В.Вересаева «Записки врача» (СПб., 1902). В своей книге врач-ординатор Боткинской больницы в Петербурге Викентий Смидович (литературный псевдоним В.Вересаев) разоблачает цинизм отношения врачей к пациентам, описывает типичное для «специалистов» поругание трупов, возмущается тем, что врачи не останавливаются перед экспериментами над человеком, забывая «о различии между людьми и морскими свинками»[36].

«Прочтите "Записки врача" и вас невольно охватит холодный ужас, – писали в одной из российских газет начала века. – Совершенно спокойно доктор, пользуясь своим положением, прививает больным различные болезни и с любовью следит за их развитием. Казалось, убедившись, что прививка удалась, он должен был бы торопиться уничтожить содеянное им зло, но этого нет. Он дает болезни развиваться, и до такой степени, что она уже угрожает опасностью самой жизни, но зато ею могли полюбоваться его коллеги, которым он давал возможность изучать столь интересный и редкий пример болезни. Хорошо это или нет? Зачастую опыты делаются без всякого смысла и основания, так, чтобы сделать опыт... Другой вопрос – довольна ли его жертва, которой он причинил страдание?.. Но это ему решительно все равно. "А что же больные?" – спросите вы. – "Они обыкновенно умирают" – "Как, и ничего?" – "Ничего" Они умирают во славу науки, потому что сам Бильрот[37] еще говорил, что медицина добивается успехов через гору трупов»[38].

«Во славу науки» – принцип, который, как ни парадоксально, может объединить цивилизованную и нацистскую медицину. Ведь, как известно, аргумент «во славу науки» был одним из основных, выдвигавшихся в защиту нацистских «врачей».

«Беспамятство разрушительно... » 90 лет назад в России произошла Октябрьская революция, идеологи которой хотели построить в России общество, опирающееся на науку в своем развитии. Вместе с самой «научной» и все определяющей коммунистической идеологией «научность» вытесняла традиционные для культуры морально-нравственные ценности. Интересы «революционной науки», освобожденной в 1917 году от морально-этических, в основе своей религиозных ценностей, определили, например, решение Совнаркома СССР о поддержке чудовищных практических опытов по получению «новогибридного человека» путем скрещивания людей с антропоморфными обезьянами. В своем отчете 1928 года, представленном в Совнарком СССР председателю комиссии по содействию работам Академии наук СССР, профессор Иванов, руководитель экспериментального проекта, писал: «Серьезным тормозом для постановки этой экспериментальной работы являлись также предрассудки религиозного и морального характера. В дореволюционной России было совершенно невозможно не только что-либо сделать, но и писать в этом направлении». Действительно, профессор Иванов не боялся встретить отказ в поддержке его эксперимента по искусственной случке людей с обезьянами из-за «предрассудков религиозного и морального характера»: чего не было у идеологов и организаторов Октябрьской революции, составивших правящую верхушку страны, того не было[39]. А вот идеологических спекуляций разного рода по поводу «объективности» науки было предостаточно.

Но объективность науки весьма относительна. Она всегда находилась и находится в границах нашего понимания и наших смыслов, она не может быть «чистой», она всегда в той или иной форме функциональна, то есть зависима, в том числе и от человеческих взаимоотношений, а значит, неразрывно связана с решением моральных проблем.

«Беспамятство разрушительно...» На протяжении девятнадцати веков человек, развивая и совершенствуя свой разум как поистине божественную способность, пытался понять мир в согласии с духовно-нравственным законом, в согласии с чувством ответственности, совести и любви, различая добро и зло. К началу XX века, опираясь на христианские ценности – такие, как святость жизни и милосердие, наука, в частности медико-биологическое знание, побеждает постоянно угрожающие человечеству факторы риска – эпидемии, инфекционные заболевания. Наука прошла громадное расстояние и разгадала множество тайн. То, что было непостижимым, становилось доступным человеческому разуму. Достижения медицинской науки снижали детскую смертность, исцеляли болезни и вырывали из когтей смерти ее преждевременные жертвы.

Но нельзя закрывать глаза и на известные падения науки, которые поистине аморальны в своей сущности. Это – изобретение оружия массового поражения: ядерного, биологического и т. п., способного уничтожить жизнь на Земле за весьма ограниченное время. Как это ни парадоксально, но нравственное падение научного разума наиболее глубоко в современной биомедицине, призванной охранять человеческую жизнь. Заготовка запасных зигот и их последующее уничтожение – условие процедуры искусственного оплодотворения. Отрицательные результаты пренатальной диагностики – мощное основание показаний для искусственного прерывания жизни. Превращение человеческих зародышей в фармацевтическое сырье является условием фетальной терапии, современных «восстановительных» технологий.

Христианство не против науки. Оно «рассматривает науку как необходимый инструмент этой жизни»[40]. Более того, слова Спасителя: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин 14, 12) – православное христианство трактует как призыв к делам человеческим, в том числе и к развитию науки и научных теорий. Но не любых, а лишь тех, которые, как учил преподобный Нектарий Оптинский, «не портят нравственность».

«Человек двусоставен, духовно-телесен, и его нормальное бытие невозможно без соответствующей гармонии этих двух начал... Уже по этой причине, в силу единства духовной и физической природ в человеке, взаимосвязь религиозного и научного знания естественна и необходима»[41]. Разрыв этой взаимосвязи и приводит к возникновению феномена «полунауки». Слова святителя Василия Великого в «Беседах на Шестоднев» о «полуученых» его времени становятся все более уместными в наши дни: «Не имеют ли те, кто посвятил себя полунауке, глаза сов, ибо зрение совы, проникающее сквозь мрак ночи, поражается великолепием света?» Достоевский говорит о феномене «полунауки» почти в апокалипсическом тоне: «Полунаука есть невиданный прежде деспот, деспот, имеющий своих собственных жрецов и рабов, деспот, перед которым всякий преклоняется с любовью и суеверным страхом, нечто до сих пор невиданное, перед чем постыдно дрожит и трепещет наука»[42]. К сожалению, «полунаука» не чужда и современной культуре. Она проявляет себя в деспотизме отрицания моральных ценностей, то есть в нравственной неполноте разума.

Нравственная неполнота разума формирует такое явление, как «рациофашизм» (П.Фейрабенд), который под знаменем научной рациональности и объективности знания допускает вживление раковых клеток в здоровый организм человека, оправдывает отказ от лечения больного, погибающего от болезни, использует для клинических испытаний новых лекарственных препаратов больных без их согласия. К сожалению, перечень подобных явлений, сопровождающих современную научную работу, может составить не одну страницу. Сегодня к ним добавляются вопросы о практических, социокультурных последствиях современных биомедицинских технологий. Например, насколько социально безопасно распространение генетического тестирования или вмешательство в гены человека? Или насколько этически допустимо клонирование клеток человека с целью получения его «запасных частей»? Эти вопросы выходят далеко за узкие рамки внутринаучной области и касаются как отдельного человека, так и судеб общества в целом. Нюрнбергский кодекс 1947 года стал первым в истории цивилизации документом, который поставил проблему этической и социальной ответственности ученых на уровень социально значимых общецивилизационных проблем.

«Память созидательна...», и «отдавая себе отчет во все нарастающем прогрессе в области биологии и медицины; будучи убеждены в необходимости уважения человека как индивида и как представителя биологического вида, а также признавая важность вопроса об обеспечении уважения его достоинства; отдавая себе отчет в том, что неправильное использование достижений биологии и медицины может повлечь за собой угрозу достоинству человека; подтверждая убежденность в том, что прогресс в области биологии и медицины должен быть использован на благо нынешнего и будущего поколений людей; подчеркивая необходимость международного сотрудничества во имя того, чтобы все люди на Земле могли пользоваться благами, предоставляемыми достижениями в биологии и медицине; признавая важность расширения широкого общественного обсуждения проблем, связанных с использованием достижений биологии и медицины, а также важность результатов такого обсуждения; стремясь напомнить всем членам общества об имеющихся у них правах и обязанностях; полные решимости предпринять меры, необходимые для защиты достоинства, а также основных прав и свобод человека в области использования достижений биологии и медицины» – более 20 государств, являющихся членами Совета Европы, подписали «Конвенцию о защите прав и достоинства человека в связи с использованием достижений биологии и медицины» (1996). Прошло 10 лет. Россия, несмотря на свое членство в Совете Европы, к сожалению, Конвенцию еще не подписала. Почему? Ведь «беспамятство разрушительно»!

 

 

 О ПРОБЛЕМЕ «ПРИОРИТЕТОВ ИНТЕРЕСОВ» В МЕДИЦИНЕ

В 2003 году в России отмечали 10-летие принятия новой Конституции РФ. Революционное значение Конституции для медицинского сообщества заключается, в частности, в том, что в статье 15 пункте 4 утверждается необходимость приведения принципов и норм российского законодательства в соответствие с принципами и нормами международного права.

Согласно Конституции Российской Федерации, «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы» (ст. 15 пункт 4 Конституции Российской Федерации 1993 года). Это означает, во-первых, что если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора. Во-вторых, при отсутствии в российском законодательстве соответствующих норм международные нормы в РФ имеют прямое действие.

«Конвенция о защите прав и достоинства человека в связи с применением достижений биологии и медицины (Конвенция о правах человека и биомедицине)», принятая Советом Европы 19 ноября 1996 года, является документом международного права в области здравоохранения. В качестве основополагающей нормы Конвенции провозглашается «приоритет человека». Именно так называется статья 2 части I Конвенции. Над чем же устанавливается приоритет человека? На этот вопрос отвечает само содержание данной статьи: «Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки»[43].

Устанавливаемый международным правом приоритет вступает в явное противоречие с основными принципами идеологии, господствующей в СССР десятки лет и сформировавшей моральное сознание не одного поколения граждан России. Этими основными принципами являются «коллективизм» и «сциентизм». Нельзя хотя бы кратко не восстановить их содержание, для того чтобы убедиться в подлинной революционности изменений, происшедших, в частности, в этических основаниях российского законодательства. Принцип коллективизма заключал в себе приоритет общественных интересов над личными. Признание данного приоритета трактовалось идеологами марксизма-ленинизма как ее отличительная особенность: «Социалистический коллективизм в корне противоположен буржуазному индивидуализму»[44]. Названный приоритет базировался на так называемой «социальной сущности человека», которая заключалась в том, что в самом человеке нет ничего, кроме черт его общественной природы; сущность человека заключалась в «совокупности всех общественных отношений»[45]. Сциентизм господствующей идеологии заключался в принципе, согласно которому наука представляет собой основную производительную силу, непосредственно определяющую материальное благополучие общества. Идеология марксизма-ленинизма, провозгласившая саму себя наукой, превращала науку в некий «культ», «высшую ценность». Неудивительно, что интересы науки безусловно доминировали не только над индивидуальными, но даже и над интересами коллективов разного уровня (производственный коллектив, село, город и т. д.).

Весьма показательно, что в преамбуле «Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан», принятых в июле 1993 года, законодатели Российской Федерации, уже освобожденные от «господствующей идеологии», отмечают, что Верховный Совет Российской Федерации принимает «Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан», «стремясь к совершенствованию правового регулирования и закрепляя приоритет прав и свобод человека и гражданина в области охраны здоровья» («Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан», 1993). В данной формулировке – «закрепляя приоритет прав и свобод человека» – явно отсутствовала логически и грамматически необходимая часть: формулировка того, над чем закрепляется этот приоритет. Конвенция Совета Европы, безусловно, возмещает этот пробел: «Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки». Расставленные приоритеты, согласно действующему законодательству РФ, находятся в настоящее время в состоянии «прямого действия».

Но далее неизбежно возникают вопросы: а какое идеологическое основание имеют эти международные приоритеты? Каково их происхождение? На какой этике они базируются? Совместима ли она с духовно-нравственными особенностями России? В какой культурной традиции они формируются? Предпринятые исследования[46] обнаруживают, что этой культурной традицией является христианская этика. Приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен как минимум тремя факторами. Во-первых, признанием того, что человек сотворен по «образу и подобию Божию», то есть теоцентризм христианской этики защищает человека от различных форм социоцентризма и сциентизма. Богочеловеческая природа Христа Спасителя является основанием прав на свободу, честь и достоинство человеческой жизни. Во-вторых, тем, что человек призван к совершенствованию и к богообщению (к теозису – «обожению» – в терминах христианской этики). В-третьих, приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен тем, что «совокупность совершенства» есть любовь к ближнему, ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал 5, 14).

Чужда ли эта традиция России? Если чужда, тогда мы должны признать, что в такой же мере чужд для России и Ф.М.Достоевский. Но для всего мира это имя неразрывно связано с Россией, с особенностями ее культуры. Именно в русской религиозной философии и именно Достоевский начал великий спор о приоритетах, спор о том, что важнее – социальная польза или христианская любовь к человеку? Что дороже – слезы ребенка или весь мир познания? «"Скажи мне сам прямо, я зову тебя – отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице... ребеночка... и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги". "Нет, не согласился бы" – тихо проговорил Алеша»[47].

Ф.М.Достоевский стоит у истоков русской религиозной нравственной философии[48], каждый представитель которой вслед за Алешей Карамазовым говорит «нет, не согласен» и каждый удивительно гармонично дополняет другого в разработке неопровержимой аргументации и в обосновании того, что «светлое будущее» человечества не может быть куплено ценою «слез ребенка», что любовь и сострадание к конкретному человеку «здесь и сейчас» дороже радужных перспектив научно-технического прогресса. Спор, начатый Достоевским в XIX веке, до сих пор не окончен. Идеологический штамп о недопустимости ограничений прогрессивного развития науки весьма влиятелен в нашем постсоветском обществе. Тем не менее в 2002 году был принят Федеральный закон «О временном запрете на клонирование человека», само название которого стало первым свидетельством допустимости в современной России «удовлетворения справедливых требований морали» (ст. 29 «Всеобщей декларации прав человека», 1948).

Большое положительное влияние в пользу справедливости требований моральных ограничений биомедицинских исследований на человеке оказывает широкое информирование российской общественности о приговоре по делу медиков, принятым Первым военным трибуналом в 1947 году в Германии.

Как было выше упомянуто, Нюрнбергский процесс (1946-1947) вскрыл факты чудовищных по своей жестокости и по своему размаху медицинских экспериментов над человеком, когда огромное число узников концентрационных лагерей, в основном не германского происхождения, использовались для научно-исследовательских целей и медицинских опытов.

Позиция, отрицающая моральные ориентиры и принципы науки, известна. В христианской традиции мы находим специальный термин, обозначающий ученых, пренебрегающих моралью в своей деятельности. Василий Великий в «Беседах на Шестоднев» называл их «полуучеными»[49]. Безнравственную науку Ф.М.Достоевский называл «полунаукой»: «Полунаука – это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда»[50]. Именно в условиях распространения «полунауки», или феномена безнравственной науки, легализованной в СССР «господствующей идеологией», таким значимым становится формирование регулирующего ее законодательства, выверенного нормами христианской морали.

Тем не менее спор о приоритетах не утихает. То и дело можно слышать справедливые упреки в сторону сторонников этической экспертизы разрабатываемых законопроектов: «Нельзя загонять в рай дубиной. Но в то же время нельзя мириться с тем, когда загоняют дубиной в ад». О чем идет речь? Речь идет о феномене, который был назван немецким психиатром и философом К.Ясперсом «преступной государственностью». К.Ясперс имел в виду реальную возможность принятия государством законов, противостоящих морали. Он имел в виду конкретный закон, принятый в Германии в 1937 году, который назывался «Программа по эвтаназии» и предписывал умерщвление психических больных. Ясперс обращал внимание на опасное явление, а именно на то, что юридическое «убий» попрало моральное «не убий» и что, следовательно, юридический закон может противостоять закону нравственному.

«Преступная государственность» как феномен XX века, к сожалению, становится и проблемой XXI века, по крайней мере для России.

Ряд действующих законов, регулирующих медицинскую деятельность в России, явно не удовлетворяют «справедливым требованиям морали» (ст. 29 «Всеобщей декларации прав человека», 1948). Речь идет, например, об провозглашенном в статье 36 праве каждой женщины на искусственное прерывание беременности. Современные научные исследования эмбриологов и генетиков свидетельствуют о начале человеческой жизни до 12 недель – сроке, когда любая гражданка РФ по своему желанию «имеет право» (!) ее уничтожить. (Что и происходит в количестве от 4 до 7 миллионов младенцев в год!) Действия по уничтожению человеческой жизни не могут не быть признанными аморальными, то есть преступными с этической точки зрения.

В то же время современная международная судебная практика полна примерами, когда эмбрион становится объектом правовой защиты, например, когда права наследства признаются за искусственно (in vitro) зачатым эмбрионом, и значительно меньшего возраста, чем 12 недель.

Широкую огласку получил инцидент с супругами Марио и Эльзой Риос в 1983 году. Они прибыли в Мельбурн, где несколько яйцеклеток Эльзы были оплодотворены спермой донора. Из трех эмбрионов один был пересажен в матку, два других заморожены на случай неудачи с имплантацией первого. Через 10 дней произошел спонтанный выкидыш пересаженного эмбриона. Весной 1983 года, прежде чем была сделана попытка пересадить два запасных эмбриона, Марио и Эльза стали жертвами авиакатастрофы. В связи с делом о наследстве (супруги принадлежали к очень богатой семье) возник вопрос и о судьбе замороженных эмбрионов. Юристы столкнулись с опасениями, что отказ от мер по вынашиванию эмбрионов суррогатной матерью может быть рассмотрен как нарушение прав детей-наследников[51].

Ныне действующий Федеральный закон «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (1992) так же, как и статья 36 «Основ законодательства», далек от этического совершенства. Ибо принцип презумпции согласия, который лежит в основании закона о трансплантации, фактически допускает действия с умершим человеком, на которые он при жизни не давал согласия. Действие же, совершаемое без согласия, квалифицируется в этике как насилие, со всеми вытекающими из этого последствиями. Одним из последствий является мощное социальное недоверие к отечественной трансплантации, что находит свое очевидное выражение в российской прессе[52].

Ныне действующие законы, регулирующие медицинскую деятельность, а также ряд законопроектов, например «О репродуктивных правах», «О легализации эвтаназии» и др., обнаруживают реальную и опасную тенденцию: этические и правовые нормы могут не только не совпадать, но даже и противостоять друг другу. В данной ситуации значительно возрастает роль этической экспертизы законопроектов. Уровень и качество этической экспертизы в значительной степени зависит от того, насколько она выверена «духом и буквой» этики, насколько учитывает культурно-национальную самобытность России и в частности основополагающие принципы христианской этики.

 

 

ИДЕЯ ЖЕРТВЫ В ТРАНСПЛАНТОЛОГИИ

В культуре не так много идей, которые обладают сквозной, то есть многовековой и не убывающей, «работоспособностью». К таким идеям относится идея жертвы. Во всех религиях – древних и новых, племенных, национальных и мировых – присутствует идея жертвы, поражая разнообразием форм своего воплощения.

Не чужда эта идея и современной культуре. Но если в ветхозаветном, языческом и, наконец, христианском мире идея жертвы имела первостепенное значение в отношениях человека с Богом (или богами), то в условиях гуманистически-атеистической культуры она становится регулятором межчеловеческих отношений.

Особое значение идея жертвы получает в современной медицине, в частности в трансплантологии, где она приобретает форму «дарения органов» и становится новым символом любви, взаимной заботы и спасения жизни.

Трансплантология – теория и практика пересадки органов и тканей – новое направление в современной медицине. Не без оснований можно заметить, что оно является одним из самых драматичных для современного общества. Во-первых, потому, что без «жертв» трансплантология обойтись не может. И во-вторых, потому, что расширение практики трансплантации постоянно увеличивает потребность в их числе.

До 1992 года вопрос об удовлетворении растущих потребностей трансплантации (по крайней мере относительно получения органов и тканей от трупов) так остро не стоял. Еще в 1980 году историки медицины констатировали: «Широкое применение в клинической практике кадаверных (трупных. – И.С.) тканей и органов составляет неоспоримый приоритет советской медицины»[53]. Дело в том, что начиная с 1937 года постановлением Совнаркома «О порядке проведения медицинских операций» тела людей после смерти становились собственностью государства и почти автоматически возлагались на «алтарь» «интересов общества и науки».

В 1992 году Закон РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» положил конец этому «неоспоримому приоритету». Законодательство страны было приведено в соответствие с принципами защиты прав и достоинств человека в сфере медицины, разработанными Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ).

Новый закон вводит «презумпцию согласия», в соответствии с которой взятие и использование органов трупа осуществляется в том случае, когда умерший при жизни не делал возражений против этого или когда протеста не выражают его родственники. Отсутствие выраженного отказа трактуется как согласие, то есть каждый человек превращается в донора после смерти, если он не заявил о своем отрицательном к этому отношении. Вот почему сегодня перед каждым из нас встает задача задуматься об участи своего тела после смерти. Это – далеко не единственная из весьма неприятных задач, перед которыми оказывается человек, живущий в условиях техногенной цивилизации. Такие условия определяют новый уровень ответственности человека и за себя, и за своих близких, и за благополучие общества. По сути дела, в пространстве современной медицины формируется новый рубеж старой борьбы за человеческие души.

Академик В.И.Шумаков в предисловии к «Руководству по трансплантологии» ставит задачу организации «научно обоснованной пропаганды донорства». С точки зрения некоторых исполнителей этой задачи, стратегия пропаганды должна быть ориентирована на преодоление «мифического» на их языке, а по сути дела, традиционного религиозного отношения к смерти, к телу, к сердцу человека как средоточию духовной жизни.

Очень бы не хотелось, чтобы российская наука вновь вставала на исхоженный советским атеизмом вдоль и поперек тупиковый путь противопоставления науки и веры. Сегодня ученые получили возможность понять, что, во-первых, действительное различие между наукой и верой является условием их самоценности и, во-вторых, воинственное противопоставление науки и веры произвольно и вульгарно.

В Символе веры утверждается «чаяние воскресения мертвых». Ответ на вопрос, будет ли при общем воскресении воссоздано в целости тело, которое стало жертвой трансплантологическои практики, является исключительно предметом веры. При этом, какую бы «научную» форму ни принимал атеизм, он также является лишь верой, правда, атеистической, в невозможность воскресения мертвых, так как никакими научными доказательствами этой невозможности атеизм не располагает и располагать не может. Путь противопоставления одной веры другой бесперспективен для сторонников и идеологов научно обоснованного донорства. Реальные же возможности обоснования донорства заключены не в науке, а в самой религии.

Известно, что все мировые религии охраняют почтительное отношение к телу покойного. Почтение к умершему непосредственно связано с уважением к живущему. Утрата этого почтения, в частности нанесение повреждений телу, влечет за собой, в конце концов, потерю уважения к живущему. Свидетельств этому множество. Например, прагматическое использование трупов в медицине влечет за собой рост потребительского отношения к человеку. Это проявляется в устойчивой и, к сожалению, неизбежной тенденции коммерциализации медицины. Закон Российской Федерации «О трансплантации органов и тканей» запрещает куплю-продажу человеческих органов, что как нельзя более убедительно свидетельствует о реальности подобных сделок, создавая при этом новый набор мотивов для преднамеренных убийств.

К сожалению, трансплантологическая практика свидетельствует о реальности постоянной подмены добра злом, реальности того, что стремление спасти человеческую жизнь оборачивается уничижением другой жизни – нанесением вреда живому донору, использованием человеческих трупов в качестве доноров, отношением к пациенту с диагнозом «смерть мозга» как хранилищу запасных органов и т. д. и т. п.

Эти явления вопиют о том, что даже такая фундаментальная цель, как спасение человеческой жизни, требует соблюдения множества условий. Среди них одно из основных – соблюдение принципа добровольности. Добрая воля, то есть добровольность, – ценность, составляющая суть самопожертвования.

В православной этической традиции никогда не шла речь о том, что нельзя жертвовать собою во имя спасения жизни человека. Напротив, нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15, 13). Сама жертвенная смерть Спасителя является свидетельством этической ценности самопожертвования. Но самопожертвование как сознательное и добровольное действие человека исключает любое психологическое или силовое воздействие. Определенным видом нравственного насилия, с нашей точки зрения, может стать превращение человеческой способности к жертвенности в норму, или правило, или новый критерий гуманности. Тем более что Россия уже пережила однажды горький опыт внедрения подобных критериев.

Речь идет об известной в 1930-х годах теории и практике «богостроителей». А.А.Богданов, создатель первого в мире Института переливания крови (1926), видел в донорстве этическую и социальную норму, а в переливании крови – один из способов «братания» людей (буквального) и создания из отдельных индивидов (опять же буквально) единого социального организма. На самом же деле отдельные индивиды, вынужденные соответствовать новым социальным нормам, становились лишь жертвами «благих» идей и целей, одна из которых в формулировке Богданова – преодоление «советской изношенности» ответственных государственных работников.

Практика трансплантации органов вышла сегодня из узкоэкспериментальных рамок на уровень обычной медицинской практики. Вступать при этом в конфронтацию с этическими христианскими ценностями значит сильно увеличивать социальную опасность ошибки, которая может оказаться гибельной для каждого человека и для культуры в целом.

Найти, понять и принять меру сотворчества Бога и человека в спасении жизни – это действительно непростая задача, и она касается разумного отношения к этическим проблемам трансплантации. Но путь разума, и особенно разума нравственного, не исключает, а предполагает и запреты, и самоограничение. Как полагают философы, все разумное имеет свои пределы. Беспредельны только глупость и безумие.

 

 

 О ПРОТИВОРЕЧИИ МЕЖДУ ЭТИКОЙ И ПРАВОМ
В ТРАНСПЛАНТАЦИИ

До недавнего времени в нашем обществе доминировало преобладание интересов государства и науки над правами, свободами и интересами отдельно взятой личности. Сегодня ситуация меняется. Примером признания приоритета прав и свобод личности в области здравоохранения является «Конвенция о правах человека и биомедицине» (Совет Европы, 1997). В статье 2 «Верховенство человеческого существа» говорится: «Интересы и благо человеческого существа должны иметь преимущество над интересами общества или науки».

Свидетельством признания приоритета интересов личности в цивилизованных странах являются все основные международные документы по трансплантации органов и тканей человека, предусматривающие недопущение коммерциализации пересадок. «Декларация Всемирной медицинской ассоциации о трансплантации органов и тканей» (1987) провозглашает: «Купля-продажа человеческих органов строго осуждается».

В четком соответствии с этим принципом запрещена купля-продажа человеческих органов и тканей в Законе РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» от 22.12.1992: «Учреждению здравоохранения, которому разрешено проводить операции по забору и заготовке органов и (или) тканей у трупа, запрещается осуществлять их продажу».

Данный запретительный принцип находится в согласии с основным законом нравственных взаимоотношений между людьми, который полагает, что человек не может рассматриваться как средство для достижения цели другого человека («категорический императив» И.Канта), и этическим пониманием человека как личности (а не вещи), обладающей свободой, волей и достоинством.

С данными этическими положениями тесно связан вопрос о правовом статусе трансплантантов. Запрет на куплю-продажу человека распространяется и на органы и ткани человека. Эти «биологические материалы» не должны становиться объектом коммерциализации по причине их принадлежности к человеческому организму. Поскольку органы и ткани человека являются частью человеческого организма, они не соответствуют понятию вещи и, следовательно, не должны иметь рыночного эквивалента и становиться предметом сделки купли-продажи.

Тем не менее подобные сделки и отношения существуют. Это объясняется тем, что для медицинского учреждения, осуществляющего изъятие, органы и ткани, отделенные и отчужденные от организма, механически приобретают статус вещей. Закрепление данного статуса превращает медицинское учреждение в собственника трупного  трансплантологического материала с ожидаемыми для него (медучреждения) последствиями и действиями в качестве субъекта всего комплекса отношений, включая правоотношения при обращении с донорскими органами и тканями.

Придание органам и тканям человека, отделенным от организма, статуса вещей имеет своим неизбежным следствием признание возможности их купли-продажи, которая распространяется на вещи, стирая при этом различие между вещным и личностным, человеческим существованием. Нетрудно определить существующую степень опасности, возможной в случае игнорирования фундаментальных этических оснований существования общества.

Не менее велика и степень опасности, связанная с игнорированием несогласия умершего на трансплантацию его органов или тканей, выраженного при жизни.

Трансплантация с донорством живых лиц регулируется принципом информированного согласия, под которым понимается добровольное, компетентное и осознанное принятие решения донором и реципиентом по поводу варианта лечения в виде пересадки, основанное на получении полной, объективной и всесторонней информации относительно предстоящей операции, ее возможных осложнениях и альтернативных методах лечения.

Трансплантация с использованием трупных органов и тканей регулируется в России Уголовным Кодексом РФ (1997) и Законом РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (1992).

Нельзя не обратить внимание на некоторое несоответствие положений этих законодательных актов, которое в определенных случаях может быть истолковано как противоречие.

Согласно ст. 120 Уголовного Кодекса РФ, «принуждение к изъятию органов или тканей для трансплантации, совершенное с применением насилия либо с угрозой его применения, наказывается лишением свободы на срок до четырех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового».

Статья 8 Закона РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (1992), в основу которой положен принцип презумпции согласия, предполагает: «Изъятие органов и (или) тканей у трупа не допускается, если учреждение здравоохранения на момент изъятия поставлено в известность о том, что при жизни данное лицо либо его близкие родственники или законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие его органов и (или) тканей после смерти для трансплантации реципиенту».

Другими словами, принцип презумпции согласия допускает удаление органов и (или) тканей у трупа, если погибший человек, или его родственники, или законный представитель не выразили на это своего несогласия. Другими словами, согласия нет, оно лишь подразумевается, а удаление осуществляется вопреки воле умершего человека, без испрошенного и полученного согласия, вне зависимости от того, хотел ли умерший стать донором после смерти или даже не думал об этом. Для этического сознания мертвое тело человека находится в пространстве его личности. Именно поэтому сохраняет значение для живых воля умершего человека, церковное отпевание и поминание, традиции похорон. Действие, направленное на личность умершего и осуществляемое над ним без его согласия, определяется как насилие. Трансплантация органов без полученного согласия человека есть насильственное превращение умершего в донора, что является нарушением основного принципа нравственных взаимоотношений между людьми – воли и согласия человека вступать в подобные взаимоотношения. В силу этого, например в США, законодательно действует противоположный принцип – презумпция несогласия, означающий, что без юридически оформленного согласия каждого человека на трансплантацию его органов и (или) тканей врач не имеет права производить удаление, как бы и кто бы ни был в этом заинтересован. Специфика «этического» в трансплантации заключается в наличии трехсторонних отношений: реципиент – донор – врач. Информированное согласие на трансплантацию необходимо иметь не только от реципиента, но и от донора, который при жизни дал свое согласие на донорское использование своего тела после смерти.

Отсутствие согласия означает прежде всего отсутствие согласия. Это согласие или несогласие необходимо признать. В этом заключается уважение к человеческой личности, которое не ограничивается относительным временем жизнеспособности тела, но заключается в способности живых сохранять память о воле, желаниях, идеях, мыслях личности. В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», принятой Архиерейским Юбилейным Собором в 2000 году, определено весьма четко: «...добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости эксплантации. В случае, если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам. Так называемую презумпцию согласия потенциального донора на изъятие органов и тканей его тела, закрепленную в законодательстве ряда стран, Церковь считает недопустимым нарушением свободы человека»[54].

Трудно не согласиться с тем, что признаком развитого, прежде всего в нравственном отношении, общества является готовность людей к жертвенному спасению жизни, способность человека к осознанному, информированному и свободному согласию на донорство, на помощь другому человеку: «...посмертное донорство органов и тканей может стать проявлением любви, простирающейся и по ту сторону смерти... Поэтому добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости эксплантации»[55].

Признаком развитого общества является нравственная неспособность врачей нарушить право человека на свободное согласие быть донором и на отсутствие согласия в любой форме: или украдкой, или лишь предполагая наличие согласия, или допуская в качестве руководящей и всеоправдывающей идеи сомнительное в нравственном отношении суждение «смерть служит продлению жизни». Продлению жизни человека служит осознанная, а не предполагаемая воля другого человека спасти человеческую жизнь. Именно такая нравственная воля, отражаясь в гражданском законодательстве, может стать преградой на пути не только к предполагаемым, но и к реальным нравственным и юридическим преступлениям.

 

ПОСЛЕДНЕЕ ПРАВО ПОСЛЕДНЕЙ БОЛЕЗНИ

Обязанность «лжесвидетельства» по отношению к неизлечимым и умирающим больным было деонтологической («деонтологический» – от греч. deon – долг, logos – слово, учение) нормой советской медицины. Право врача на «лжесвидетельство» во имя обеспечения права смертельно больного человека на неведение рассматривалось как особенность профессиональной врачебной этики в сравнении с общечеловеческой моралью.

Основанием этой особенности являются достаточно серьезные аргументы. Один из них – роль психоэмоционального фактора веры в возможность выздоровления, поддержание борьбы за жизнь, недопущение тяжелого душевного отчаяния. Поскольку считалось, что страх смерти приближает смерть, ослабляя организм в его борьбе с болезнью, то сообщение истинного диагноза заболевания рассматривалось равнозначным смертному приговору. Однако известны случаи, когда ложь приносила больше вреда, чем пользы. Объективные сомнения в благополучии исхода болезни вызывают у больного тревогу и недоверие к врачу. Отношение и реакция на болезнь у больных различны, они зависят от эмоционально-психологического склада и от ценностно-мировоззренческой культуры человека.

«Можно ли открыть больному или родным диагноз? Может быть, надо сохранить его в тайне? Или целесообразно сообщить больному менее травмирующий диагноз? Какой должна быть мера правды?» – эти вопросы неизбежно будут возникать, покуда существует врачевание и смерть.

В настоящее время российским специалистам доступны многочисленные зарубежные исследования психологии терминальных больных (terminus – конец, предел). Выводы и рекомендации ученых, как правило, не совпадают с принципами советской деонтологии. Исследуя психологическое состояние терминальных больных, узнавших о своем смертельном недуге, доктор Е.Кюблер-Росс и ее коллеги пришли к созданию концепции «смерти как стадии роста». Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек). Первая стадия – «стадия отрицания» («нет, не я», «это не рак»); вторая стадия – «протест» («почему я?»); третья стадия – «просьба об отсрочке» («еще не сейчас», «еще немного»), четвертая стадия – «депрессия» («да, это я умираю»), и последняя стадия – «принятие» («пусть будет»).

Обращает на себя внимание стадия «принятия». По мнению специалистов, эмоционально-психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. К характеристикам этой стадии относятся такие типичные высказывания некогда благополучных людей: «За последние три месяца я жил(а) больше и лучше, чем за всю жизнь». Хирург Роберт Мак, больной неоперабельным раком легкого, описывая свои переживания – испуг, растерянность, отчаяние, в конце концов утверждает: «Я счастливее, чем когда-либо был раньше. Эти дни теперь на самом деле – самые хорошие дни моей жизни». Один протестантский священник, описывая свою терминальную болезнь, называет ее «счастливейшим временем моей жизни». В итоге доктор Елизавета Кюблер-Росс пишет, что «хотела бы, чтобы причиной ее смерти был рак; она не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь»[56]. Эта позиция – результат осознания драмы человеческого существования: только перед лицом смерти человеку раскрывается смысл жизни и смерти.

Результаты научных медико-психологических исследований совпадают с христианским отношением к умирающему человеку. Православие не приемлет лжесвидетельства у постели безнадежно больного, умирающего человека. «Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в Таинствах Церкви, а также омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами»[57].

В рамках христианского миропонимания смерть – это дверь в пространство вечности. Смертельная болезнь – это чрезвычайно значимое событие в жизни, это подготовка к смерти и примирение со смертью, это возможность принести покаяние, молить Бога о прощении грехов, это углубление в себя, интенсивная духовная и молитвенная работа, это выход души в определенное новое качественное состояние. Вряд ли поэтому удивят православного человека молитвы Богу старца Порфирия из монастыря в Милеси о ниспослании ему раковой болезни и о его радости в болезни, дарованной ему по его прошению[58].

По этому поводу игумен Никон (Воробьев, 11963), один из духовных старцев нашего столетия, писал как-то, что рак, с его точки зрения, это милость Божия к человеку. Обреченный на смерть человек отказывается от суетных и греховных удовольствий, ум его занят одним: он знает, что смерть уже близка, уже неотвратима, и заботится лишь о том, чтобы подготовиться к ней – примирением со всеми, исправлением себя, а главное – искренним покаянием перед Богом. Раскрытие содержания и смысла христианского понимания пагубности лжесвидетельства, смысла болезни и смерти становится для многих отечественных врачей основанием пересмотра деонтологических норм советской медицинской деонтологии. Митрополит Антоний Сурожский, сам в прошлом врач, полагает, что надо обращать внимание современных врачей на то, что в течение болезни (речь идет о неизлечимых заболеваниях) должна проходить подготовка человека к смерти. При этом владыка Антоний говорит: «Готовьте умирающих не к смерти, а к вечной жизни»[59].

Утверждая, что отношение врача к неизлечимым и умирающим больным не может быть просто научным, что это отношение всегда включает в себя сострадание, жалость, уважение к человеку, готовность облегчить его страдания, готовность продлить его жизнь, митрополит Антоний Сурожский обращает внимание на один «ненаучный» подход – на умение и «готовность дать человеку умереть».

В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику святых великую княгиню Елизавету Федоровну (вдову убитого террористом в 1905 году великого князя Сергея Александровича, сына императора Александра II). В 1909 году она создает в Москве Марфо-Мариинскую обитель милосердия, где она была не просто настоятельницей, но участвовала во всех ее делах как рядовая сестра милосердия – ассистировала при операциях, делала перевязки, утешала больных, полагая при этом: «Безнравственно утешать умирающих ложной надеждой на выздоровление, лучше помочь им по-христиански перейти в вечность».

 

 

УМЕРЩВЛЕНИЕ «ЗАКОННОЕ И БЕЗОПАСНОЕ»

Вопрос о нравственной оправданности эвтаназии – безболезненного умерщвления безнадежных пациентов – обсуждается сегодня всерьез. Профессор А.П.Зильбер в книге «Этика и закон в медицине критических состояний» (Петрозаводск, 1998) предлагает ввести новый термин в медицину критических состояний – «ВПВС» («врачебная помощь для выполнения самоубийства»). При этом профессор полагает, что «именно анестезиологам и реаниматологам, в силу специфики их профессии, скорее всего, придется взять на себя функции эвтаназиологов в надвигающемся светлом будущем, когда время эвтаназии – законной и безопасной как для больных, так и для врачей – придет»[60].

О принципиальной смене ценностных установок профессионального сознания врачей говорит не только позиция профессора Зильбера, но и социологические исследования отношения наших врачей к эвтаназии. Согласно исследованию 1994 года, 51,5% и 44,8% российских врачей в возрасте, соответственно, 41–50 и 51–65 лет на вопрос: «Считаете ли Вы допустимой эвтаназию?» – ответили: «Никогда об этом не думал». Но весьма показательным результатом исследования явилось то, что в возрастной группе от 21 года до 30 лет 49% врачей ответили на вопрос положительно[61]. За последние годы темп и направление происходящих изменений в профессиональном сознании не меняется. Регулярно проводимые с 1996 года опросы в Российском государственном медицинском университете показывают, что 60-80% студентов выступают за легализацию эвтаназии и готовы ее проводить для своих пациентов. Согласно социологическому опросу, проведенному весной 2000 года среди студентов Московской медицинской академии имени И.М.Сеченова, эвтаназию считают допустимой 78,4% опрошенных, недопустимой – 18,9%, затруднились с ответом – 2,7%.

Что же определяет данную тенденцию? Множество факторов, но первый и, наверное, главный – секуляризация общества (от лат. saecularis – светский). Допустимость эвтаназии пропагандируется средствами массовой информации и телевидением. Достаточно вспомнить две популярные программы: «Мы» (ОРТ) и «Суд идет» (НТВ), которые, при видимости объективного обсуждения, все же оправдали эвтаназию, утвердив тем самым мнение о допустимости и даже гуманности (!) умерщвления безнадежно больных людей руками врачей.

Журнал «Новое время» оправдывает известного всему миру «доктора Смерть» Джека Кеворкяна, осужденного на процессе в городе Понтиак (США, штат Мичиган). Здесь, например, можно найти такое высказывание: «Религия, мораль, закон, корпоративная врачебная этика осуждают не только суицид, но и любое содействие самоубийце. В основе подобного осуждения – самое стойкое, древнее, первобытное заблуждение, предрассудок, с которым Джек Кеворкян вступил в борьбу»[62].

В подобной позиции поражает полная подмена исторической логики. Христианство здесь представлено как «древнее, первобытное заблуждение, предрассудок», а варварские и языческие правила самоубийств и убийств по согласию – как свидетельство современного прогресса.

Важным объективным фактором принятия идеи эвтаназии является нищенское положение отечественного здравоохранения. Например, на Западе допущение пассивной эвтаназии, то есть отказ от применения медицинского лечения, связан, как правило, с вопросом, насколько данное лечение будет благом для состояния пациента. У нас же допущение пассивной эвтаназии подчас имеет чисто экономическую подоплеку: отказ от медицинского лечения вызван не его обременительностью для больного, а проблемой нехватки средств для его проведения. Врач вынужден позволить больному умереть не потому, что он уверен, что лечение бесполезно и обременительно для пациента, а потому, что у него нет необходимых средств обеспечить надлежащий уход, провести необходимое лечение, в том числе и по обезболиванию умирающих страдальцев. Нищета здравоохранения подчас формирует мнение, что медицинское дозволение смерти и даже прекращение жизни выглядит достойнее, нежели мучительное созерцание умирания безнадежных больных, о которых общество не в состоянии позаботиться.

Хочется верить, что, несмотря на тяжесть объективных обстоятельств и условий, общество найдет и подобающие формы деятельности, и убедительные аргументы, которые помогут противостоять тенденции признания идеологии эвтаназии. Хочется надеяться, что крайние позиции некоторых специалистов представляют собой по преимуществу мнение, а не убеждение. Мнения же, в отличие от убеждений, изменчивы. Порой достаточно простой, но исторически и логически точной аргументации, чтобы истина стала очевидной.

Изначально медицинское сословие видело свое предназначение в том, чтобы «лечить, когда возможно, заботиться всегда и никогда не убивать» («Декларация об эвтаназии Рамсеевского коллоквиума Института религии и общественной жизни», Нью-Йорк, 1992). Гиппократ утверждал: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». При этом он не оговаривает никаких особых условий или прав ни для свободных, ни для рабов, мужчин и женщин, богатых или бедных. Допущение и признание эвтаназии для врача – это серьезная моральная ошибка. Ее отличие от любой теоретической, исследовательской ошибки заключается в том, что она реализуется в человеческих поступках, результаты и последствия которых необратимы для каждого человека, будь то врач или пациент. Мы можем высказывать различные мнения и обсуждать их на уровне теоретическом, публицистическом и т.д. Но мы должны преодолеть все различия и сомнения на уровне практических рекомендаций к поступкам специалиста. Нельзя не отметить, что заявление «О современных тенденциях легализации эвтаназии в России» в качестве официального документа Церковно-общественного совета при Московской Патриархии[63] полностью соответствует этим требованиям и находится в согласии с действующим законодательством Российской Федерации, с текстом «Клятвы врача России», которую принимают вступающие в профессию врачи, и со всеми официальными рекомендациями профессиональных медицинских организаций: декларациями об эвтаназии Всемирной медицинской ассоциации, с «Этическим кодексом российского врача» (1994) и «медицинской сестры России» (1997), в которых выражено однозначно отрицательное отношение к эвтаназии.

 

 

ТРУП С БЬЮЩИМСЯ СЕРДЦЕМ

Многие эксперты считают 1960-70-е годы революционными для медицины. Это связано, в частности, с формированием такого ее направления, как реаниматология. Критерии человеческой смерти – прекращение дыхания и сердцебиения – преодолеваются с помощью технологий искусственного дыхания и кровообращения. Современному определению человека как разумного существа стал соответствовать и новый критерий его смерти – «смерть мозга», то есть невыполнение мозгом своих функций управления жизненными процессами в организме. При этом на основе изучения патологических процессов конечных стадий жизнедеятельности пересматриваются время, механизмы, критерии необратимости биологических процессов.

Реанимация (от лат. reanimatio) означает «оживление». Этот термин давно известен культуре. В новозаветных текстах описывается, как Христос оживлял людей – единственного сына вдовы у ворот Наина, дочь Иаира, «четверодневного» Лазаря... Деятельность человека во многом задана стремлением к уподоблению Творцу. Но это уподобление очень часто оборачивалось довольно плоской аналогией с весьма проблематичными для человека последствиями.

Любое изобретение и использование технических средств – дело разума и рук человека. Однако между человеком и техническими средствами, им созданными, возникает любопытная и достаточно жесткая взаимосвязь. Хайдеггер, например, приводит такое сравнение: «Техническое, в самом широком смысле слова, есть не что иное, как план» – созданный самим человеком план, который в конце концов вынуждает человека к действию, независимо от того, желает он этого или нет.

Реанимация – это воплощение технических достижений человека. Отделения интенсивной терапии современных больниц оснащены установками, делающими возможными различные процедуры. Хотите вы этого или нет, но система здравоохранения, оснащенная этой техникой, уже не способна отказаться от ее применения и подчас превращает своих пациентов в живые «памятники реанимации». Грань между поддержанием жизни и продлением умирания порой настолько стирается, что смерть становится длительным механизированным процессом умирания, который технологически можно продлить до 10 лет.

Говоря о коматозных больных, профессор Б.Юдин очень метко называет период между состоянием «определенно жив» и «определенно мертв» «зоной неопределенности». Эта неопределенность касается не только поиска объективных критериев того, жив человек или мертв, но и понятий «биологическая смерть», «вегетативная жизнь», «личностная смерть», «труп с бьющимся сердцем» и т. п. Эта неопределенность касается и того, что отсутствуют морально-правовые отношения к человеку, пребывающему в таком состоянии.

При искусственном продлении жизни перед врачом неизбежно встает вопрос: «Что же дальше? Отключать аппарат или не отключать?» Зона неопределенности оказывается в буквальном смысле слова вне пространства христианских этических заповедей. Шестая заповедь «не убий» здесь просто «не работает», ибо это – зона неизбежного убийства.

Ясное и детальное обсуждение правовых и этических аспектов этой проблемы нужно не только для больных, но и для врачей. Широко известна позиция западных специалистов, которые выдвигают принцип: «Врачи не должны убивать». Эти специалисты прекрасно понимают, что даже юридически безукоризненно оформленная процедура отключения пациента от жизнеподдерживающих систем будет сопровождаться резким умалением достоинства людей, вынужденных производить подобное отключение. При этом система здравоохранения неизбежно будет вынуждена включить в себя институт «смертеобеспечения». Что это, как не умаление нравственной задачи здравоохранения? Отказ от последовательного профессионального принципа сохранения и поддержания жизни чреват возможностью изменения моральных основ врачевания. Еще со времен Гиппократа известны и последствия данного изменения – это неизбежное падение результативности лечебной деятельности.

 

 

«ЛЕГАЛИЗАЦИЯ ЭВТАНАЗИИ – ЭТО
САМОУБИЙСТВО СОВЕСТИ»

У многих людей, которые следят за обсуждением проблемы легализации эвтаназии в России, вызовет удивление то, что доза ложно понятой свободы, принятая в начале 90-х годов, настолько разложила рассудок борцам за всяческие свободы и права, что они называют право на смерть «святым правом». Ведь под броским и, на первый взгляд, новым лозунгом «право на смерть» скрыта попытка не только оправдать, но и узаконить одновременно убийство и самоубийство безнадежно больных людей. Социальное и юридическое признание эвтаназии не может освободить человечество от болезней, но может стать и становится мощной самостоятельной причиной роста самоубийств, и не только по мотиву физических страданий.

Современная либеральная борьба за социальное и юридическое признание эвтаназии становится идеологической формой влияния на человеческую волю, внушая человеку, что жить надо как можно меньше.

Среди групп причин преждевременной смерти – смерть по причине самоубийства является наиболее значительным источником потерь населения современной России.

Несмотря на то, что мы живем в начале XXI века, большинство «новых» и «прогрессивных» идей на поверку оказываются всего-навсего возрождением старых заблуждений. И одно из них – мотивированная связь физических страданий, болезни и самоубийства. В своем фундаментальном исследовании «Самоубийство», впервые вышедшем в Париже в 1897 году, Э.Дюркгейм, анализируя статистику самоубийств, приходит к выводу, что общепринятые мотивы самоубийства, в частности болезни и физические страдания, в действительности не являются его настоящими причинами. К настоящим причинам, превращающим человека в добычу монстра самоубийства, Дюркгейм относит вполне определенные черты общества: состояние морального распада, дезорганизации, ослабление социальных связей человека, разрушение коллективного состояния сознания, то есть религиозности.

По результатам статистических исследований Дюркгейма, христианское вероисповедание, а также иудаизм и ислам давали меньший во всех отношениях процент самоубийств. «Следовательно, влияние религии так велико, что превышает всякое другое»[64]. Причем среди самих христианских вероисповеданий католические кантоны, независимо от национальности их населения, дают в четыре или в пять раз меньше самоубийств, чем протестантские. Для Дюркгейма определяющими основаниями данной статистики оказываются два фактора: интенсивность организации церковной коллективной жизни (в протестантизме она практически сведена к минимуму) и принцип автономии и личной свободы (в протестантизме он явно доминирует не только по отношению к индивидуальной мысли, но и по отношению к индивидуальной воле, к установившимся обычаям).

В связи с этим напрашивается вывод, что атеистически ориентированное общество несет в себе серьезную угрозу для жизни человека. Атеизм – мировоззренческая система, находясь в рамках которой логически невозможно не признать правомерность самоубийства, если строго следовать ее исходным принципам и нормам. Среди них можно указать на следующие: человек – творец своей судьбы и даже своего здоровья (!), человек создан для счастья, исполнения желаний, наслаждений и т. п., человек не должен страдать. При этом человек объявляется самодержавным властелином собственного тела и души, и в этом состоит высшая ценность атеистического мировоззрения. Справедливости ради необходимо отметить, что эта жесткая логика атеистического сознания в условиях советского социализма не менее жестко блокировалась тоталитарным режимом с помощью коллективистских ценностей. Но эти ценности обесценились и пали вместе с советским режимом.

Однако, как известно, свято место пусто не бывает. И оно было поспешно занято идеологией «прав человека». Принцип права человека, вживленный в обезбоженное сознание, не содержит никаких препятствий, которые удерживали бы человека от самоубийства.

Активнейшее обсуждение на ТВ, в печати лозунга «право на достойную смерть» – лишь одно из первых свидетельств этого. Цель этих обсуждений – оправдание эвтаназии в общественном сознании. Следующий за этим шаг – подлинная легализация эвтаназии, то есть законодательное признание убийства и самоубийства с помощью современных гуманных медицинских средств. Выход самоубийств с уровня более или менее часто повторяющихся индивидуальных случаев на уровень морально допустимой социальной практики в рамках социального института здравоохранения может принять эпидемические масштабы, особенно если учесть известную всем культурам заразительность идеи самоубийства. Нельзя в связи с этим не напомнить об уже опробованной, опять же впервые в России, подобной практике.

В Уголовном Кодексе РСФСР 1922 года в статье 143 имелось примечание, согласно которому утверждалась ненаказуемость убийства, выполненного по просьбе. По сути дела настоящими пионерами в борьбе за легализацию эвтаназии были авторы этого примечания. Однако уже 11 ноября 1922 года IV сессия ВЦИК постановила исключить это примечание во избежание множества возникших злоупотреблений «просьбами» граждан. Для каждого, кто мало-мальски знаком с историей России этого периода, известен размах «гуманизма» 20-30-х годов. Но даже «гуманисты» – коммунисты той эпохи – достаточно оперативно оценили масштабы возможных социальных последствий «убийств по просьбе». «Гуманисты» эпохи либерального капитализма в России вновь как один выходят на борьбу против моральных и религиозных принципов за свободное убийство по согласию. В первых рядах борцов – антикоммунисты, демократы и антифашисты, признающие, как ни странно, фашистское оправдание эвтаназии. Например, В.Новодворская в своих публичных выступлениях заверяет: «Я отнюдь не против самоубийства. Причем не только по вопросам здоровья, но и по вопросам совести (!). Каждый волен уйти из жизни – это его святое право, его свобода». Нельзя не заметить при этом, с какой легкостью самоубийство превращается в «святое право»! А уникальное проявление ответственности человека, свобода – в произвол, пагубный для человека.

Известная восточная мудрость гласит: ошибиться – еще не значит совершить ошибку. Не исправить ошибку – вот что значит ошибиться. Церковь, сообщество верующих во Христа людей, вместе с большинством здравомыслящих неверующих и людей иных религиозных традиций, отклоняет различные варианты легализации эвтаназии не потому, что этим она демонстрирует свой катехизис: она выражает, прежде всего, простое, если не сказать элементарное, желание людей – желание жить в согласии с законами подлинной свободы и совести.

 

КЛОНИРОВАНИЕ: ЧЕЛОВЕК КАК ПОДОБИЕ ЧЕЛОВЕКА

В конце XIX века Фридрих Ницше впервые поставил проблему «человекобожия». Устами Заратустры он предложил свою версию ее решения в учении о «сверхчеловеке». Практически одновременно Федор Достоевский сформулировал идею Богочеловечества.

С этого времени дилемма «Богочеловечество – человекобожие» становится ведущей для русской философии. В первой половине XX века в форме интеллектуальных дискуссий на уровне журнальных публикаций и книг, издаваемых за рубежом, она выглядела весьма абстрактно. В конце XX века на уровне биомедицинской практики она наполняется вполне конкретным содержанием. В начале века «человекобожие» – это, как правило, мнящая себя средоточием достоинств гуманистическая гордыня. «Гуманизм включал, чем дальше, тем больше, апофеоз человека апофеоз человеческих ценностей, человеческих потенций...»[65] В конце века «человекобожие» – это стремление напрямую уподобиться Богу Творцу и создать, наконец, в лаборатории некое «живое существо» по параметрам, которые желательны ему – «человеку-творцу». Бесспорно, что идея клонирования человека – подлинный апофеоз человеческих потенций.

Создаваемое, то есть клонируемое, «существо» мы намеренно не называем «человеком». Ибо по сути своей это «существо» в строгом биофизиологическом смысле не может рассматриваться как человек. Почему? Прежде всего потому, что человек, в биофизиологическом смысле, возникает в результате слияния мужской и женской половых клеток. Склонированное «существо» же возникнет в результате слияния женской половой клетки и соматической клетки или женщины, или мужчины, в зависимости от того, кто и чей клон хочет получить. При клонировании человека слияния мужской и женской половых клеток не произойдет. Вот почему вряд ли корректно говорить о создании собственно человека путем технологии клонирования. Речь идет именно о создании некоего человекоподобного существа.

Человек в операции клонирования создает не человека, но существо, созданное лишь «по образу и подобию» человека. Если мы рассмотрим, из каких параметров складывается данное «подобие», и сравним его с параметрами подобия, по которым был сотворен человек Богом, то перед нами откроется подлинная картина атонального состояния гуманистической идеологии.

Один из первых параметров – это вопрос о причине создания клонированного существа. Творится ли «оно» человеком по причине полноты любви творца к своему творению? Нет. «Оно» творится по причине возникновения у «творца» потребности продлить свое земное существование путем периодичной пересадки себе новых органов и тканей, изымаемых из «созданных существ».

Второе. Какими себе подобными свойствами наделяет человек-творец созданную им жизнь? Может быть, свободой? Или способностью к совершенной любви и волей к спасению? Совсем нет. Новая жизнь наделяется желаемым генетическим с ним тождеством, необходимым для преодоления барьеров несовместимости тканей при пересадке органов и (или) тканей.

Третье. Каково предназначение созданных «существ»? Может быть, человек-творец все же предусматривает их спасение? «Ведь Господь сделал нечто даже большее, чем творение мира и создание человека. Он заменил падшего человека Собой. В этом произошло искупление в метафизическом плане»[66]. Гуманист – человек не без жалости. Жалея и сострадая созданному им «существу», он предусматривает возможность полной или частичной атрофии мозговой деятельности. Он рассчитывает с помощью генной инженерии лишить созданную тварь возможности понимать все происходящее с ним по воле его «творца».

Все перечисленное – это пока еще лишь интеллектуальная проработка некой возможной реальности. Ибо вопрос о реальной возможности клонирования является весьма спорным. Некоторые специалисты (журнал «Natur») полагают, что клонирование человека из клетки взрослого организма, по-видимому, может стать реальностью в ближайшие десять лет. Другие сомневаются, что такая процедура вообще возможна на практике. Технологической реальности подобной практики создания клонов мы не будем касаться. Может быть, она действительно невозможна. Но «гуманистические» идеи, порождающие, сопровождающие и охраняющие идею клонирования человека, нас реально окружают. Вся информационная среда обитания современного человека пропитана ими. Главная из них – гуманистическая идея о невозможности и бесполезности запретов на развитие науки и, следовательно, невозможности запретов клонирования. Будем ли мы ее оспаривать? Нет. Мы с ней согласимся. Потому что эта идея не просто ошибочное суждение или временное заблуждение ищущего истину ума. Это страстная одержимость падшего духа к смерти, запретить которую нам действительно невозможно. В этой одержимости запрограммирована смерть, которая унесет с собой многое, в том числе и «свободолюбивую» идеологию гуманизма, надгробиями которой станут изувеченные ей в биотехнологических лабораториях человеческие химеры.

«Клонирование в еще большей степени, чем иные репродуктивные технологии, открывает возможность манипуляции с генетической составляющей личности и способствует ее дальнейшему обесцениванию. Человек не вправе претендовать на роль творца себе подобных существ или подбирать для них генетические прототипы, определяя их личностные характеристики по своему усмотрению. Замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нем образу Божию, неотъемлемой частью которого являются свобода и уникальность личности»[67].

Сегодня в мире преобладает отрицательное отношение к клонированию. Согласно американским средствам информации, три четверти американцев полагают, что клонирование человека противоречит Божией воле, треть готова бастовать перед лабораториями, в которых пытаются искусственно изготовить человека. Во Франции Ж.Ширак объявил, что будет призывать к международному запрету клонирования людей. Клонирование запрещено в Бельгии, Голландии и Испании. В России пока еще действует Федеральный закон 2002 года «О временном запрете на клонирование человека», вводящий пятилетний мораторий на все работы в этой области. Что ждет Россию дальше? Будем надеяться, что благодать Божия позволит человеку понять, что «апофеоз человеческих потенций», вне благодатного стремления к богопознанию и богообщению, рано или поздно оборачивается разными формами субъективизма, который в лучшем случае приводит к фарсу, в худшем – к катастрофе.

 

 

НИ НА СОЛНЦЕ, НИ НА СМЕРТЬ НЕЛЬЗЯ
СМОТРЕТЬ В УПОР...

Еще в глубокой древности буддийские монахи практиковали созерцание убитых и умерших людей, обращая особое внимание на тех, кто был в самом расцвете сил. Целью подобных медитативных упражнений являлось приобретение чувства отвращения ко всем формам становления, освобождение от страстной жажды жизни. Совсем другую роль играет необходимость «памяти смертной» (ср. «memento mori») в христианстве: это не воспитание отвращения к этой жизни, а постижение ее смысла как подготовки к иной, вечной жизни. Ведь Христос явился миру для того, чтобы победить смерть Своим воскресением.

Вопрос о смерти всегда был и остается стержневым для любого религиозного сознания. Одним из главных он является и для медицины. Но если роль религии – преодоление смерти, то роль медицины – продление жизни. По сути дела, сопротивление смерти является нравственной сверхзадачей медицины.

Постоянное и вечное стремление решить эту сверхзадачу, несмотря на ее неразрешимость, всегда вызывало уважение к профессии врача. Однако решение этой сверхзадачи связано с деструктивными факторами для личности врача: постоянной средой человеческой боли, страдания, смерти, изнуряющей тиранией ответственности и бездны бессилия, ограниченностью возможностей профессионального воздействия на человеческую жизнь. Из этой профессиональной и опасной обреченности врача смотреть на смерть в упор вытекает особая необходимость его совершенствования в добродетели милосердия. По словам преподобного Антония Великого, всякая добродетель, совершаемая без рассуждения, перестает быть добродетелью. Без нравственного рассуждения врачебное дело становится не под силу человеку. Нравственное знание подкрепляет, дает терпение и защищает врача. Можно ли говорить сегодня, что медицинское образование способствует нравственному совершенствованию профессионала-врача? К сожалению, глубинный технократический характер современного медицинского образования превращает медицину в расформированный по специальностям набор методик, приемов, правил, средств, навыков, среди которых этическое рассуждение и знание оказываются, как правило, «факультетом ненужных вещей».

В течение ряда лет на занятиях с аспирантами Российского государственного медицинского университета меня поражала опасная этическая непросвещенность будущих врачей. В области проблемы смерти и умирания обнаруживалась полная информационная стерильность. Например, смысловая сфера этой проблемы сегодня включает в себя и навыки психотерапевтического снятия страха смерти у больного, и воспитание в себе чувства уважения к любому человеку, переходящему в иной мир, ибо этот переход имеет глубочайшее мистическое значение. Нравственным смыслом обладает и распознание грани между поддержанием жизни и продлением умирания. Например, всякое решение об отключении пациента от жизнеподдерживающих систем может быть в дальнейшем обжаловано родственниками больного. Нельзя забывать и о неизбежном для врача стрессе при принятии данного решения, которое всегда сопровождается чувством вины, хотя оно зачастую может быть незаметным и недоступным для сознания врача. Специалисты полагают, что именно чувство вины (особенно неосознанное) трансформируется в поведение, разрушающее самого врача: развиваются небрежность при работе с инфицированными средами, алкоголизм, пренебрежительное отношение к своему здоровью и судьбе.

К сожалению, вся многозначность проблемы смерти и умирания в нынешней системе медицинского образования сводится к изучению механических процедур _ таких, как отделение умирающего ширмой, нанесение номера на тело, оформление документов.

Очевидно, что российская высшая медицинская школа все еще находится в плену атеистической идеологии, которая меньше всего предполагает понимание умирания как стадии жизни человека, как значимого личностного события, отношение к которому требует от врача особого внимания.

Однако достичь этого мешают не только родимые пятна атеистического прошлого, но и активно приобретаемая наследственность капиталистического рынка, жестокость которого сказывается и в области нравственных отношений.

Заведующий реанимационным отделением провинциальной детской больницы в одной из бесед рассказал, что среди молодых врачей его отделения сегодня нет практически ни одного, кто бы задержался сверх рабочего времени у постели умирающего ребенка без гарантированной оплаты. Происходящее перемещение медицины в пространство рынка услуг становится реальным фактором риска обесценивания жизни вообще, особенно когда реальная цена борьбы за жизнь определяется не могуществом нравственного закона в лице государственной политики, а кредитоспособностью клиента.

Отношение к жизни и смерти нельзя втиснуть в каталоги цен и услуг. Понимание смерти – это область человеколюбия, область собственно нравственного отношения «врач – больной». То, как врач ведет себя у постели умирающего, это в чистом виде нравственное поведение, один из критериев врачебного профессионализма. Но, как и любой профессионализм, нравственная культура врача – это не только проявление психологической склонности, но и результат кропотливого изучения истории морали и медицины, логики современных этических и правовых теорий, это индивидуально-личностный, рационально-эмоциональный выбор ценностно-нормативных, духовных опор как для своей жизни, так и для своей профессии. Нравственно-мировоззренческий вакуум, как следствие происходящих в России процессов, особенно пагубен для нынешнего поколения студентов-медиков. Врач должен знать, что медицинская специальность формируется на моральных основаниях, имеет моральное значение и наполнена глубоким моральным смыслом, раскрыть который призвана такая составляющая медицинского знания, как биомедицинская этика.

 

 

О ФЕНОМЕНЕ «ГОЛОГО КОРОЛЯ» В МЕДИЦИНЕ

Многим с детства помнится сказка о голом короле, неприглядный вид которого создавала и поддерживала его свита. Нечто аналогичное происходит сегодня с некоторыми этическими комитетами в медицине. Называясь «этическими», многие из них принимают такие рекомендации, которые имеют к морали весьма сомнительное отношение.

Феномен «голого короля», или аморальности рекомендаций этических комитетов, наиболее полно раскрывает себя на примере этических документов Международной федерации акушеров-гинекологов (МФАГ) за 1988-2006 годы.

В качестве доказательства нашего тезиса сравним две позиции.

Первая – это позиция Ницше в работе «Сумерки кумиров». В 36-м фрагменте «Мораль для врачей» Ницше утверждает: «Больной – паразит общества. В известном состоянии неприлично продолжать жить. Прозябание в трусливой зависимости от врачей и искусственных мер, после того как потерян смысл жизни, право на жизнь, должно бы вызывать глубокое презрение общества. Врачам же следовало бы быть посредниками в этом презрении – не рецепты, а каждый день новая доза отвращения к своему пациенту... Создать новую ответственность, ответственность врача, для всех случаев, где высший интерес к жизни, восходящей жизни, требует беспощадного подавления и устранения вырождающейся жизни, – например, для права на зачатие, для права быть рожденным, для права жить...»[68]

Вторая – это позиция этического комитета МФАГ (FIGO), который считает, что прерывание беременности «по причине тяжелых дефектов плода признается этически оправданным»[69].

Имеют ли отношение к морали подобные рекомендации?

Этические вопросы пренатальной диагностики

Отвечают на вопрос и раскрывают высказанную позицию МФАГ ряд документов. В заявлении «Этические вопросы пренатальной диагностики болезней оплодотворенного яйца» (лат. natalis – относящийся к рождению; пренаталъная диагностика – ряд диагностических исследований плода на ранних стадиях внутриутробного развития для выявления его генетических или врожденных дефектов) говорится: «Пренатальная диагностика является одной из медицинских услуг при ведении беременной женщины. Дальнейшие разработки, особенно на молекулярном уровне, увеличат точность и диапазон диагностики явных болезней в будущей жизни... Потенциальная польза пренатальной диагностики состоит в возможности отказа от больного оплодотворенного яйца женщиной... Справедливость требует, чтобы эти важные диагностические услуги были предоставлены и распространены так широко, как только это возможно»[70].

Научная честность не позволяет Ницше называть свои рекомендации «моральными», в силу того, что они явно противостоят традиционной морали человеколюбия и сострадания. Он называет их «имморальными» (от лат. im – не и moralis – нравственный), свидетельствуя о своем противостоянии традиционному морально-этическому знанию.

Авторы второго документа корректно назвали его «Этические вопросы пренатальной диагностики», но научной последовательности назвать свои рекомендации по уничтожению жизни на эмбриональном уровне «имморальными», то есть аморальными, им не хватило.

Весьма характерно, что в документе «Этические аспекты прерывания беременности по результатам пренатальной диагностики» (1991) основным критерием при решении о прерывании беременности по результатам пренатальной диагностики является не моральный закон «не убий», не нравственная заповедь любви. Но, во-первых, «качество жизни и ее продолжительность». «Во вторую очередь необходимо оценить тот эффект, который рождение и жизнь такого ребенка могут произвести на женщину и ее семью... В третью очередь необходимо принимать во внимание наличие ресурсов и поддержку долговременного лечения (ухода)»[71]. Точки над «i» расставляет документ «Этические аспекты ведения плода с сильно выраженными уродствами» (Иерусалим, 1995). И хотя в названии документа заявлено «ведение плода», это «ведение» сводится к его уничтожению.

Возникает вопрос: если уродство ребенка смертельно, почему не допустить естественную смерть, без морально недопустимого для врача и матери прекращения жизни? Почему «необходимо очень тщательно относиться к возможности прерывания беременности, так как плод с несмертельными уродствами может выжить»?

Справедливости ради надо отметить, что в документах периодически упоминается о юридических и религиозных причинах, когда прерывание беременности вообще не рассматривается как вариант.

В документе «Анэнцефалия и трансплантация органов» (1988) содержится четкая формулировка этической проблемы противостояния принципа благодеяния (добро по отношению к нуждающемуся в органах) и принципа защиты невинных (защиты от потребительского отношения к анэнцефальному младенцу как средству достижения целей). Этический комитет делает выбор в пользу потребительского отношения с рекомендациями пересмотреть юридические определения смерти для приведения их в соответствие с уровнем развития научного знания для помещения ребенка «в устройство вентиляции легких для последующего донорства органов»[72].

Выбор потребительского отношения есть следствие выбора такой формы существования, где задача формирования здоровья вытесняет и замещает задачу обретения спасения, где здоровье превращается в единственную и главную цель, для достижения которой все средства хороши.

Эта сомнительная моральная ориентация не может не породить новых гносеологических уродцев («гносеологические» от греч. gnosis – познание, logos – слово, учение). Один из них – понятие «права на сексуальное и репродуктивное здоровье».

«Права» на сексуальные и репродуктивные права

Понятие «сексуальное и репродуктивное здоровье» является базовым в документе Международной федерации акушеров-гинекологов «Этические   аспекты   сексуальных   и   репродуктивных прав» (1997)[73]. И именно здесь скрыта стратегическая подмена, на которую нельзя не обратить внимание. Понятие «право на охрану здоровья» подменяется понятием «право на здоровье». Однако эти понятия – «право на охрану здоровья» и «право на здоровье» – различны. «Право на охрану здоровья и медицинский уход» корректно и означает политическое требование к государству по организации и обеспечению медицинской помощи человеку. Во «Всеобщей декларации прав человека» (ООН, 1948) говорится: «Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни, инвалидности»[74].

В то же время очевидно, что понятие «право на здоровье» некорректно, по меньшей мере потому, что бессмысленно и бессодержательно. Оно аналогично понятиям «право на нервную систему», «право на работающее пищеварение», «право на нормальное мочеиспускание» и т. п. Более того, можно сколько угодно заявлять об этих правах, но реальному здоровью человека это ничего не даст. Значит, цель провозглашения этих «прав» – не достижение здоровья, а нечто совсем другое: отрицание традиционной морали и утверждение новых стандартов индивидуального, в данном случае – сексуального поведения. В чем же заключается их новизна? Прежде всего, в том, что они должны регулироваться не моральными принципами, а усмотрениями самих женщин и мужчин: «Женщины и мужчины имеют право решать проблемы, относящиеся к их сексуальности»[75]. Мощная волна легализации гомосексуализма в Европе в начале XXI века – реальное следствие реализации «сексуальных прав».

С понятием «права на сексуальное и репродуктивное здоровье» непосредственно связано и понятие «репродуктивные права».

Откуда же появились и как стали реальностью «репродуктивные» и «сексуальные» права человека? Являются ли они собственно правами человека или произвольным изобретением? В каком отношении находятся они к правам человека?

«Всеобщая декларация прав человека» – основной международный юридический документ, принятый Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 году, отвечает на эти вопросы. Согласно Декларации ООН, к правам человека относятся: право на свободу, равенство в достоинстве, на равенство в правах, право на жизнь, на личную неприкосновенность, на равенство перед законом, на равную защиту, право не содержаться в рабстве, право не подвергаться пыткам и жестокому обращению, право на невиновность, пока виновность не будет доказана в суде, на невмешательство в личную и семейную жизнь, на неприкосновенность жилища, на тайну корреспонденции, на свободное передвижение и выбор места жительства в пределах государства, право на гражданство, право на поиск убежища в других странах, право на вступление в брак и основание семьи, право на владение имуществом, на свободу мысли, совести и религии, на свободу собраний, право быть избранным и принимать участие в управлении страной, право на труд, на свободный выбор работы, на отдых, на необходимый жизненный уровень, на образование, материнство и младенчество имеет право на особое почтение[76].

Мы специально перечислили все основные позиции Декларации, с целью продемонстрировать, что в полном перечне гражданских и политических прав человека понятие о «репродуктивных» и «сексуальных» правах отсутствует. В то же время именно репродуктивные и сексуальные права занимают центральное место в документах МФАГ за 1988-2006 годы и являются базовыми понятиями, формирующими политику МФАГ не только в области акушерства и гинекологии, но и в области законодательства многих государств.

Но являются ли эти права этически корректными? В какой степени они соответствуют нравственным принципам, в том числе и абсолютному большинству верующих людей в мире? Не секрет, что у христиан, например, их содержательная, юридическая и этическая корректность вызывает сомнение.

Что же вкладывается в понятие «репродуктивные права»? «Репродуктивные права» – это право на доступ «к методам регулирования рождаемости». Этими методами, как известно, являются такие средства ограничения деторождения, как контрацепция, аборт, стерилизация.

Почему же для МФАГ важно заявить о репродуктивных правах, обозначить и внедрить в общественное сознание и в профессиональное сообщество? Потому что в течение двадцати веков под влиянием христианских принципов милосердия и ветхозаветного императива «плодитесь и размножайтесь» врачи отрицали и до сих пор отрицают искусственное ограничение деторождения. Эти принципы были основой нравственной культуры врачей. В 1912 году доктор Л.Окинчиц писал: «Главным препятствием к научной разработке способов, предупреждающих зачатие, является осуждение их врачами с этической точки зрения»[77]. Вплоть до второй половины XX века попытки многих врачей усмотреть и убедить общественное мнение, что «предохраняющие средства есть мера лечебная», успеха не имели. Весьма символично и не случайно, что моральное различие между предупреждением зачатия и искусственным абортом существовало не всегда и не принималось до середины XX века.

Признавая авторитет христианских моральных принципов, новые идеологи МФАГ начинают пропаганду предоставления методов контрацепции с очередной подмены – с понятия милосердия, выхолащивая из него при этом все моральное содержание: «Принципы милосердия требуют, чтобы новые контрацептивные методы были безопасными, эффективными и приемлемыми для женщин»[78]. Само это суждение свидетельствует об очевидной для каждого человека истине: контрацептивные методы небезопасны, неэффективны и неприемлемы прежде всего с моральной точки зрения. Ценности, которые кладутся в основу документа, – «право на самоуправление» (то есть произвол в нравственном смысле) и «независимость человека». О какой независимости идет речь? Очевидно, что в данном случае речь идет прежде всего о независимости от моральных и нравственных норм. Справедливости ради надо отметить, что в этом документе центральная часть включает информацию о «возможных побочных эффектах», как неизбежных последствиях «самоуправления» и «независимости».

История и логика человеческих отношений свидетельствует о жесткости действия этического принципа «наклонной плоскости». Согласно этому принципу, даже незначительное отступление от моральной нормы неизбежно влечет за собой следующие отступления, напоминая движение предмета по наклонной плоскости. Отказ от моральных принципов, то есть «независимость», как содержательная составляющая «репродуктивных и сексуальных прав», вызывает цепную реакцию последующих моральных отступлений.

В документе «Этические соображения по использованию антипрогестина» отрицается зависимость между доступностью антипрогестина на рынке и «увеличением количества искусственных абортов». «Метод просто дает женщинам право выбирать медицинское или хирургическое прерывание беременности»[79]. Есть все основания предположить, что именно эта «простота» приводит к тому, что половина всех беременностей оканчивается искусственным абортом. Свой весомый вклад в дело увеличения числа абортов вносит и еще одно репродуктивное право – право на «экстренную контрацепцию». «Экстренная контрацепция» – специальные дозы гормональной контрацепции в так называемых «экстренных случаях», то есть случаях «экстренной» сексуальной связи. «Поэтому при существующем уровне общественной политики медицинские профессии должны стремиться сделать экстренную контрацепцию легко доступной всегда и для всех женщин»[80]. При этом особую группу уязвимости в обществе образуют подростки, которым, с точки зрения авторов документа, «экстренная контрацепция должна быть легко доступна». Это «право» – без комментариев.

Этические аспекты искусственного аборта

Анализ документа «Этические аспекты искусственного аборта по немедицинским показаниям» (Каир, 1998) приводит к выводу, что сама позиция МФАГ становится фактором, влияющим на рост числа абортов в мире. Ведь, согласно МФАГ, социальные позиции врачей имеют реальную возможность влиять на политику в области женского здоровья.

В основе этого документа лежит определяющий принцип – «женщины имеют право делать выбор относительно продолжения рода». И все было бы хорошо в этом принципе, кроме его противоестественной сущности. Его этическая некорректность, равно как и этическая некорректность понятия «репродуктивные права», обнаруживается прежде всего в их направленности против природы человека, в частности против биологической природы и сущности женщины, природное предназначение которой прямо определено функцией и задачей именно продолжения рода. Согласно этому документу оказывается, что драматизм ситуации с абортами заключается не в катастрофическом росте абортов, не в нравственной деградации общества, не в поломанных либеральной пропагандой женских судьбах, а в дилемме «опасный и безопасный аборт». «Опасные аборты» – это только те, которые проводятся в неподходящей обстановке, неквалифицированным персоналом и на коммерческой основе. В свое время именно эта неквалифицированная «практика» была одним из оснований легализации аборта. Сегодня аборт легализован, а «опасный аборт» не исчез. Более того, его распространение принимает катастрофический размах. Количество рекламы такого рода «медицинских услуг», различных врачебных практик увеличивается в геометрической прогрессии с помощью средств массовой информации, в том числе и через Интернет. «Ложные утверждения или завышенные результаты могут использоваться в целях привлечения бизнеса, и надзор может ограничиваться в пределах до нулевого. Пациентам может быть причинен вред подобной информацией напрямую или посредством потери доверия медработникам»[81].

В отличие от «опасных», «безопасные аборты» – это те, которые проводятся в подходящей обстановке, высококвалифицированным персоналом и на некоммерческой основе. Итак, проблема не в аморальности легализации аборта, а в профессиональной квалификации его исполнения. При этом «ни общество, ни медицинский персонал, ответственный за консультирование женщин, не имеют права навязывать свои религиозные или культурные убеждения по отношению к абортам тем, чьи убеждения отличаются»[82]. Звучит весьма не толерантно и не демократично. Особенно когда право на свободу слова утверждено «Всеобщей декларацией прав человека» (ООН, 1948), а репродуктивные и сексуальные права в перечень прав человека не вошли. Тем не менее документ МФАГ имеет право «навязывать» свои нерелигиозные, то есть антиморальные, убеждения по отношению к абортам тем, чьи убеждения отличаются. Но таких людей очень много, в том числе и среди врачей. Факт их существования нельзя обойти даже в этом документе. «Большинство людей, включая врачей, предпочитают избегать прерывания беременности... Некоторые врачи считают аборт неприемлемым ни при каких обстоятельствах»[83].

Важно при этом отметить, что это большинство – не только часть врачей-современников, а подавляющее большинство врачей всех поколений начиная с «отца медицины» Гиппократа (V век до н.э.) до наших дней. Не считаться с таким большинством и с такой традицией безумно. Именно поэтому в данном документе появляется принципиальная для нас позиция: «Уважение к праву на независимость означает, что никакой врач (или любой другой член медперсонала) не может быть принужден к проведению аборта против своих убеждений. Их карьера не должна зависеть от этого»[84].

В документе «Этические соображения стерилизации» (1989) признается: «Есть такие врачи, которые вследствие своих личных, религиозных или философских убеждений возражают против стерилизации при любых обстоятельствах. Врачи также встречают ситуации, в которых, по их мнению, стерилизация не является приемлемой. Правом этих врачей является воздержаться от проведения процедуры стерилизации»[85]. В одноименном документе, принятом в 2000 году в Лондоне, говорится: «Некоторые врачи могут вследствие их собственных убеждений возражать против стерилизации. Уважение их права независимости требует, чтобы никакой врач не проводил стерилизацию против его личных убеждений. Такие врачи тем не менее должны переадресовывать своих пациентов коллеге, который может провести стерилизацию. Личные ценности врача или социальные задачи никогда не должны являться поводом давления на человека, проходящего консультации по поводу стерилизации»[86]. Но как же быть с принятым МФАГ принципом, что социальные позиции врачей должны влиять на «политику женского здоровья»? Почему личные традиционные ценности врача – это «давление на человека», а позиция авторов документа, когда утверждается, что «стерилизация должна быть доступна любому человеку, достигшему совершеннолетия»[87], – это «этичное» влияние? В границах традиционного этического знания, истинность которого проверена судьбами и опытом всех поколений, подобная оценка вряд ли возможна.

Об «этических» принципах продажи половых клеток и эмбрионов

Красной нитью в сборнике этических документов проходит информация о рыночных отношениях в сфере человеческого воспроизводства. Весьма характерен в этом отношении документ Комитета по этике «Этические принципы продажи половых клеток и эмбрионов» (Любляна, 1996). «Комитет отметил, что существуют некоторые центры, предлагающие IVF циклы (процедуры оплодотворения в пробирке), стерилизацию или другое медицинское лечение женщинам в обмен на яйцеклетки. Это оценивается как оплата и, следовательно, является неэтичным». Рынок диктует свои права, порой прямо противоположные законам нравственным. В сфере торговли половыми клетками и эмбрионами типично, что, стремясь к выгоде, «доноры могут быть склонны к утаиванию частной информации, которая, если известна, может сделать его или ее неподходящим для донорства».

В связи с проблемами состояния здоровья донора возникает феномен «направленное донорство, при котором состояние здоровья донора, его генетический состав, характер и социальный и культурный облик известны». В то же время отказ от конфиденциальности, как правило, влечет за собой проблемы, возникающие в связи с тем, что и донор, и реципиент знают генетического родителя. «Донорство может повлиять на отношения между донором и реципиентом», эти отношения «потенциально опасны», что, безусловно, обостряет проблему защиты интересов ребенка, например, в случае раскрытия семейного секрета и влияний последствий этого на психологическое развитие ребенка[88].

Запрет МФАГ купли-продажи «материала» человеческой репродукции свидетельствует прежде всего о реальности торговых операций в сфере акушерства-гинекологии.

Самое парадоксальное то, что МФАГ, с одной стороны, запрещает, а с другой – сама способствует распространению операций купли-продажи. И доказательство этому – документ «Предэмбриональное исследование» (1998). Из документа следует, что человеческое существо от зачатия до 14 дней своего существования не признается человеческим существом и называется «предэмбрион». Но непризнание за предэмбрионом статуса человеческого существа лишает его человеческого достоинства, а следовательно, моральных форм защиты, что сразу же помещает его в мир вещей и стихию товарно-денежных отношений. Не удивительно, что сам документ разрешает проведение научных исследований на предэмбрионе. Но «предэмбрион» – термин МФАГ и сторонников градуализма (позиция, утверждающая постепенное одушевление эмбриона и приобретение им человеческих, личностных свойств), принципы которого разделяются далеко не всеми врачами и учеными. С нашей точки зрения человеческая жизнь начинается с момента зачатия, слияния мужской и женской половых клеток и возникновения генетически индивидуального человеческого существа в форме развивающегося эмбриона. Эмбрион обладает человеческим достоинством именно потому, что он не мышиный, не собачий, не обезьяний, а человеческий. Именно этот статус не позволяет проводить на нем эксперименты и исследования, подвергать его купле-продаже. Авторы документа все же признали неэтичным создание гибридов посредством межвидового оплодотворения, имплантацию человеческих эмбрионов в матку других видов животных, «манипуляции с геномом предэмбриона в любых целях, кроме лечения болезни»[89].

В целом данный документ удивительно яркий пример действия этического принципа «наклонной плоскости». Стоило авторам документа допустить, что человеческий эмбрион не является человеческим существом до 14 дней, – и за этим последовало два отступления.

Первое – отступление от нравственного закона «цель не оправдывает средства». В противоположность этому закону авторы признают: «...предэмбриональные исследования только тогда этически оправданы, когда их целью является польза человеческому здоровью»[90]. Но согласно нравственному закону, даже такая благородная цель, как «польза здоровью», не может оправдать уничтожение человеческого существа.

Второе нарушение – после получения согласия можно делать что угодно. Информированное согласие на то или иное действие не превращает действие в моральное, а лишь фиксирует существование правового поля и допускает действие юридически. Если мать и отец разрешают проводить эксперименты на своем ребенке в стадии эмбриона, это совсем не означает, что это моральное действие. Более того, оно остается преступным в моральном контексте. «Предэмбриональные исследовательские проекты должны быть санкционированы этическими или другими соответствующими органами». Но даже если они будут санкционированы какими-то органами, в том числе и «этическими», это не превратит данные исследования в морально допустимые. Такие санкции лишь выявят феномен «голого короля», то есть обнажат совсем не этическую сущность «этических комитетов», раздающих подобные санкции.

Этическая ущербность мышления приводит к логической непоследовательности. Документ «Предэмбриональное исследование», не признающий человеческий статус за предэмбрионом, вступает в противоречие с документом «Передача генетического материала для человеческой репродукции» (1994). Здесь говорится, что в ряде стран признается юридический статус предэмбриона, то есть человеческий эмбрион находится под защитой закона. К сожалению, этические документы МФАГ такой защиты не предоставляют. Таким образом, этический комитет еще раз демонстрирует «качество» своей этичности, которое, к сожалению, значительно ближе к ницшеанскому имморализму, нежели к вековым моральным традициям врачевания. Данная позиция весьма опасна. Особенно с учетом известной близости ницшеанского имморализма и фашистских настроений, представлений и движений, все более набирающих силу в нашем обществе.

В чем же причина того, что авторы документов уважаемой организации опасно балансируют на грани данной сомнительной близости? Эта причина заключается в том, что авторы не приняли во внимание 29-ю статью «Всеобщей декларации о правах человека», которая гласит, что каждый человек имеет не только права, но и «обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности». В этой статье раскрывается и содержание понятия «обязанности». Это – «должное признание и уважение прав и свобод других и удовлетворение справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе»[91].

О непреходящем значении этих принципов говорится и в «Декларации о правах и достоинстве человека» X Всемирного русского народного собора (2006): «Права и свободы неразрывно связаны с обязанностями и ответственностью человека. Личность, реализуя свои интересы, призвана соотносить их с интересами ближнего, семьи, местной общины, народа, человечества...

...Опасным видится и "изобретение" таких "прав", которые узаконивают поведение, осуждаемое традиционной моралью и всеми историческими религиями...

...Именно поэтому содержание прав человека не может не быть связано с нравственностью. Отрыв от нравственности означает их профанацию...»

 

 

СМЕРТЬ В РОДАХ ИЛИ РОЖДЕНИЕ СМЕРТИ?

Кому из православных христиан не знакомы слова из просительной ектений о «христианской кончине» жизни нашей, «безболезненной, непостыдной, мирной»? Они свидетельствуют о том, что умирание человека может происходить по-разному: в агонии и страшных мучениях или мирно, безболезненно, непостыдно. Можно умереть молодым, неожиданно и внезапно, попав в случайную аварию, а можно – тяжело и долго болея, ожидать свою смерть, исповедавшись и причастившись. Можно погибнуть, спасая жизнь другого человека, а можно погибнуть от сердечной недостаточности, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Виды смерти разнообразны...

К какому из них относится смерть матери в родах? Как поступать, когда заранее известно, что наступившая беременность угрожает жизни самой матери?

Сегодня в нашем обществе пока нельзя найти однозначного ответа на этот вопрос. Эта неоднозначность имеет свои причины, свою историю и логику. В этой логике присутствуют две противоположных позиции. В движении от одной из них к другой и заключена история формирования правильного ответа на волнующий нас вопрос.

Первая позиция была выражена еще в V веке до Р.Х. в клятве Гиппократа. Среди многочисленных врачебных манипуляций Гиппократ специально выделяет плодоизгнание и обещает: «Я не вручу никакой женщине абортивного пессария». Это суждение врача тем более важно, что оно идет вразрез с мнением многих великих моралистов и законодателей Древней Греции. Например, Аристотель считал аборт принципиально допустимым и даже практически целесообразным. Гиппократ же четко и однозначно выражает позицию врачебного сословия об этической недопустимости участия врача в производстве искусственного выкидыша.

Противоположная позиция наиболее отчетливо выражается в принципе иудейского врача и богослова Маймонида: «Не следует щадить нападающего». «Нападающий» – это находящийся во чреве ребенок, развитие которого угрожает жизни матери. Доктор Маймонид почти буквально переносит известную максиму ветхозаветной морали – око за око, зуб за зуб (Лев 24, 20) на взаимоотношение между ребенком и матерью, которая не должна щадить своего ребенка, защищая свою жизнь. Уже с XIII века это правило начинает трактоваться как разрешение на убийство ребенка в материнской утробе, которое совершается врачом для спасения жизни матери. Сегодня такая манипуляция определяется термином «аборт по медицинским показаниям» или «терапевтический аборт». Терапевтический аборт – это уничтожение ребенка в случае возникновения конфликта между жизнью матери и плода, это аборт, во время которого уничтожается ребенок для того, чтобы сохранить жизнь матери. Признание терапевтического аборта – это разрыв не только с нравственной позицией Гиппократа, но и вызов христианской моральной традиции.

В России авторитетные христианские этические традиции медицинского сообщества начинают подвергаться критике только в начале XX века. На страницах русских медицинских журналов и газет весьма интенсивно разворачивается обсуждение этико-медицинских проблем искусственного аборта. Так, в 1911 году доктор Т.Шабад практически одним из первых ставит вопрос о «праве матери распоряжаться функцией своего тела», особенно в случае угрозы ее жизни. Фактически Шабад стоит у истоков либерального подхода к искусственному аборту, пытаясь найти аргументы против господствующей моральной традиции в заветах доктора Маймонида[92].

После 1917 года в России дискуссии о терапевтическом аборте полностью прекратились по причине полной легализации производства абортов на основании провозглашения официальной идеологией «права матери распоряжаться функцией своего тела» и абсолютной доступности операции по искусственному прерыванию беременности не только по медицинским показаниям, но и просто по желанию женщины. С этого времени аборт оценивается как социально значимое завоевание пролетариата. К сожалению, сегодня такая оценка, превратившая Россию в страну массового детоубийства, все еще владеет умами людей. Изменить ситуацию не только в обществе, но и на уровне сознания каждого человека поможет понимание, принятие и признание как минимум следующего.

1) Терапевтический аборт является формой осознанного умерщвления ребенка. Согласно 2-му и 8-му Правилам православной веры святителя Василия Великого, «умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению, как за убийство». В комментариях на Правила епископ Никодим специально подчеркивает отличие православного и ветхозаветного отношения к человеческой жизни, начало которой в ветхозаветной традиции связано лишь с возникновением черт человекоподобия у плода, в то время как православная антропология связывает начало человеческой жизни с самим моментом зачатия, о чем свидетельствуют прославляемые Православной Церковью благовещение Архангела Гавриила, зачатие святой праведной Анной Пресвятой Богородицы и зачатие Иоанна Предтечи.

2) Осознанное убийство своего ребенка матерью ради спасения своей жизни – действо, противоположное законам человеческих отношений. Плодоизгнание – «нечто хуже убийства», утверждает святитель Иоанн Златоуст[93]. Что же может быть хуже убийства? Хуже убийства – нарушение «первой и наибольшей заповеди» – заповеди любви, любви матери к своему ребенку.

3) В результате развития современной медицинской науки, успешно преодолевающей сегодня ранее трудноизлечимые заболевания, случаи, в которых действительно существует необходимость прерывания беременности по медицинским показаниям, встречаются крайне редко. Нравственная неспособность признать недопустимость терапевтического аборта не остается без последствий. Как известно, зло порождает зло. Признав терапевтический аборт, нет оснований не признать и евгенический аборт, производимый с целью не допустить рождения неполноценных или больных детей. Сегодня в связи с мощным развитием пренатальной диагностики производство евгенических абортов набирает силу.

4) Социально значимый статус солдата и христианское почитание воинства определяется его осознанной готовностью положить жизнь свою за детей страны, женщин, стариков: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15, 13). Оправдание осознанного отказа от жертвенного отношения к своему ребенку со стороны матери – вопиющее по своей антихристианской сущности действие. Протоиерей Димитрий Смирнов в книге «Спаси и сохрани» сравнивает его с каннибализмом, ведь продлить себе жизнь ценой убийства собственного ребенка равносильно тому, чтобы матери съесть своего младенца, чтобы сохранить свою жизнь за счет своего дитя. Нельзя не напомнить в заключении и древний принцип, который непосредственно относится к терапевтическому аборту: «Non sunt facienda mala ut veniant bona» (нельзя творить зло, из которого бы выходило добро). Избегая естественной смерти в родах путем убийства ребенка, современное общество порождает самый страшный род смерти – вечную духовную смерть.

 

 ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ХУЖЕ УБИЙСТВА?

«Доступный плод с древа смерти»: позволим себе словесную вольность и назовем так одну из современных медицинских технологий – искусственное прерывание беременности. Прогресс – удивительная вещь. Если женщины прошлых времен с болью вопрошали: «Как можно?» – то современные женщины в большинстве своем в недоумении спрашивают: «Почему нельзя?» Действительно, почему нельзя, если законодательство ряда стран, в том числе и российское, торжественно утверждает право каждой женщины на искусственное прерывание беременности. Значит, можно? Либеральное «можно» в данном случае основывается на принципе: «Каждая женщина обладает правом распоряжаться своим телом». Такого рода либерализм – это производная натуралистическо-материалистических     представлений о человеке. В границах натуралистического материализма человек – это «тело и только тело» (Ф.Ницше). Таким образом, основополагающий принцип либерального «можно» приобретает здесь вид суждения «тело имеет право распоряжаться своим телом». Столь же «содержательным» выглядит дальнейший ряд суждений о том, что «новое существо» не является «новой жизнью». Противопоставление жизни и существования сохраняется и в вопросе: «Когда же это существо становится человеческой жизнью?» Еще одно фундаментальное «открытие» либеральной идеологии – противоречие между правами матери и правами ребенка – также опирается на натуралистическо-материалистические представления о человеческих отношениях, естественное состояние которых – «война всех против всех». Как известно, в Библии нет изречений, прямо относящихся к обсуждаемой проблеме, за исключением, быть может, одного высказывания, согласно которому человек, толкнувший беременную женщину, что стало причиной выкидыша, обязан заплатить штраф (см.: Исх 21, 22).

Каковы же основания отрицательного христианского отношения к абортам? В православном богословии принято при решении сложных нравственных вопросов опираться на события жизни Христа, воплотившей в себе идеал совершеннейшего пути ко спасению. В этом плане благовещение Архангела Гавриила Марии в момент зачатия Спасителя: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами (Лк 1, 28) – представляет собой символическую форму христианского понимания начала человеческой жизни. Этот принцип ставит под сомнение право женщины на собственное тело, допускающее, что плод есть лишь часть материнской ткани. «Это не ее тело; это тело и жизнь другого человеческого существа, вверенного ее материнским заботам»[94]. Оценка аборта как смертоубийства, как нарушения заповеди «не убий» – одно из оснований христианского «нельзя».

Другое основание приводит святой Иоанн Златоуст. Он пишет, что плодоизгнание – «нечто хуже убийства, так как здесь не умерщвляется рожденное, но самому рождению полагается препятствие»[95]. Что может быть хуже убийства? Очевидно, то, что приводит к убийству, что является его основанием. И это – нарушение «первой и наибольшей заповеди», заповеди любви. Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф 22, 37-40). Преподобный Максим Исповедник различает пять видов любви: любовь «ради Бога», любовь «по причине естества, как родители любят чад», «ради тщеславия», «из-за сребролюбия», «вследствие сластолюбия». Из этих видов любви на второе место Максим Исповедник помещает любовь «по причине естества». Аборт – это нарушение заповеди любви, причем в самой ее человеческо-глубинной сути, через убийство матерью своего ребенка. Даже животный мир, к сравнению с которым так часто прибегает натурализм, не знает аналогов подобного деяния, что свидетельствует о его противоестественности.

Аборт – это препятствие рождению. Но рождение – это выход из материнской утробы, которая в христианской семантике является не просто анатомическим термином. Смысл этого слова в христианской традиции, по мнению С.Аверинцева, чрезвычайно широк и значим: и «милосердие», и «милость», и «жалость», и «сострадание», и «всепрощающая любовь». Аверинцев считает, что символика «теплой» и «чревной» материнской любви особенно характерна для греко-славянской православной культуры (в отличие от античности). С этим связано и особое почитание Богородицы в Православии, что проявляется в величаниях церковных песнопений, в наименованиях явленных икон Божией Матери. Вот лишь некоторые из них: «Животодательница», «Нечаянная Радость», «Умиление», «Отрада или Утешение», «Сладкое лобзание», «Радость всех радостей», «Утоли моя печали», «Всех скорбящих Радость», «В скорбех и печалех Утешение», «Заступница усердная», «Взыскание погибших», «Умягчение злых сердец», «Избавление от бед страждущих», «Целительница», «Путеводительница (Одигитрия)», «Живоносный Источник».

Каждое название иконы Богоматери – буква в алфавите православной нравственности. Из этих букв складывается и понятие о свободе, данной человеку Богом. Женщина, идущая на аборт, теряет свою свободу, теряет дар стать матерью. И какие бы аргументы ни сопровождали это превращение, они вряд ли смогут превратить «нельзя» в «можно».

 

 

ВОПРОС РЕБРОМ О «РЕБРЕ»

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку (Быт 2, 22). Физиологическая метафоричность многих библейских текстов очевидна. Она не раз становилась предметом размышления и методом, с помощью которого христианская мысль пытается открыть и проявить, по выражению блаженного Августина, «видимое вещество и невидимое существо». «Сердечность» человека – понятие не из ряда научных терминов патофизиологии. А словосочетание «материнское чрево» стало символом христианского смысла таких человеческих отношений, как милосердие, милость, жалость, сострадание, любовь, умиление, душевная теплота. Какой же смысл вложен в конкретную анатомо-физиологическую определенность творения женщины из ребра Адама?

Макс Фасмер, автор «Этимологического словаря русского языка», связывает слово «ребро» с греческим erefo, что означает «покрывать крышей». В медицинском контексте ребро значимо как элемент функции защиты внутренних органов: сердца, легких и др. Если исходить из перечисленных смыслов, то оказывается, что женщина призвана покрывать, защищать, охранять мужчину. Весьма неожиданный поворот. Но чрез «видимое вещество» мужской силы в христианской традиции действительно прослеживается значение «невидимого существа» женского «покрова»: заботы, долготерпения, самоотверженности. Порой только это и может спасти мужчину, как, например, в случае с Раскольниковым и Сонечкой Мармеладовой.

Как символично, что именно женам-мироносицам, а не апостолам впервые является воскресший Христос, и именно женщины становятся первыми вестницами воскресения (см.: Мф 28, 8-Ю; Мк 16, 7-11; Лк 24, 9-11; Ин 20, 1, 2). В евангельских повествованиях Христос не раз обращает внимание на особую силу веры некоторых женщин: о, женщина! велика вера твоя (Мф 15, 28). Не этой ли великой вере княгини Ольги внял народ? Не этой ли верою слабых женщин по Промыслу Божиему была сохранена Церковь в России во времена жестоких гонений? Не этими ли христианскими смыслами определялось и традиционное светское отношение к женщине в России (в противоположность исламскому Востоку)?

Никто не станет отрицать, что христианские смыслы русской литературы даже в советской школе делали свое дело. В общественном сознании сохранялись представления о женщине как о «райском создании», «прекрасной даме»... Блоковское «Российская Венера бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры...» было идеалом отношения к женщине.

В западной культуре значительное место занимает интерпретация женщины как «цветка зла». Вершиной этой тенденции явился принцип психоанализа: «быть женщиной само по себе преступно». Психоанализ теоретически обосновал это положение, вводя понятие женского комплекса кастрации. В 1903 году О.Вейнингер в книге «Пол и характер» говорил, что в силу особенностей женской психологии человечество вряд ли когда-нибудь будет располагать таким феноменом, как психология женщины, описанная самой женщиной. Прогнозы Вейнингера не сбылись. Уже через 25 лет психология обогащается дифференцированным подходом к женской психологии, у истоков которого стоит женщина-психоаналитик Карен Хорни[96], которая средствами самого психоанализа несколько смягчает представление о «преступности» женщины в классическом психоанализе. К типичным особенностям женского поведения она относит выраженную менее явно, чем у мужчин, агрессивность, отношение к себе как существу слабому и требование себе в силу этого особых преимуществ, использование слабости как средства подчинения мужчин («цепкость плюща»). Это связано, в частности, с тем, что комплекс кастрации, обусловленный анатомо-физиологической организацией женщины, нейтрализуется таким женским физиологическим преимуществом, как материнство. Данное женское преимущество в свою очередь не безопасно для мужчин.   Оно  формирует  на  бессознательном  уровне сильнейшую зависть мальчиков к материнству. При этом женская компенсация зависти безобиднее зависти мужской. На личностном уровне она проявляется в большей склонности женщин к неврозам, на социальном – в уходе от женственности. Спектр этого ухода широк: от стремления к социальной эмансипации до транссексуализма. Хорни широко использует понятие «идеал». Но оно для психоанализа совсем не обладает той ценностно-смысловой значимостью, которую оно имеет, в частности, в христианской культуре. Психоанализ вообще выстраивается по модели антимира, если принять за мир христианскую культуру как исходную и первоначальную, по отношению к психоанализу, модель (или парадигму) понимания человека. В первую очередь это относится к фундаментальному по своему значению – и в христианстве, и в психоанализе – идеалу любви. Хорни утверждает, что для христианской культуры вообще характерна переоценка любви, то есть наполнение ее метафизическим смыслом. Любовь же – это всего лишь «восхищенная зависть» или к «пенису, или к материнству», то есть это всего лишь психическое последствие анатомической разницы полов.

Для религиозного сознания потребность в любви – это проявление в нас Божественного начала. С позиций психоанализа – это «прикрытие тайного желания получить что-то от другого человека, будь то расположение, подарки, время, деньги и т.п.». Христианская мораль самоотречения весьма сомнительна с точки зрения психоанализа для здоровой, «эгоцентрической» психики. Она может и должна быть заменена моралью «адекватной агрессивности», что предполагает, по Хорни, «инициативу, приложение усилий, доведение дела до конца, достижение успехов, настаивание на своих правах, умение постоять за себя, формирование и выражение собственных взглядов, осознание своих целей и способность планировать в соответствии с ними свою жизнь». В рамках психоанализа христианское понимание страдания оценивается как распространение мазохизма в культурной среде. Напомним, что мазохизм – это получение удовольствия от физических страданий, причиняемых сексуальным партнером. Кстати, общеизвестно, что именно режим функционирования нашей сексуальности является в психоанализе ключом к решению многих психологических и поведенческих проблем человека: «Поведение в жизни в целом строится по образцу сексуального поведения»[97]. Эдипов комплекс, как модель психосексуального поведения, становится компасом психоаналитика в его движении по лабиринту человеческих судеб. При этом психоанализ отказывается от богоподобия человека, заменяя его принципом «цареподобия»[98]. Так, именно Эдипов комплекс определяет, с точки зрения психоанализа, выбор мужа или жены. Муж или жена – всегда лишь замена, суррогат детской привязанности к родителю. Традиционно христианское понимание моногамного брака как единомыслия, как таинства любви, по мнению Хорни, нуждается в пересмотре, ибо таит в себе опасность. Опасность моногамного брака, по психоанализу, заключается в силе запретов на пути бессознательных сексуальных желаний.

Несмотря на свои многочисленные отступления от классического психоанализа, Хорни не подвергает сомнению тот факт, что психоаналитические исследования проблем женской психологии и брака являются конкретным средством решения жизненных проблем. Но быть конкретным еще не значит быть истинным. Весьма символично в этом отношении, что на одной из видеокассет творчество Пазолини представлено двумя фильмами. Составители вряд ли отдавали себе отчет, какой глубокий смысл заключен в том, что на одной стороне они поместили фильм «Царь Эдип», а на другой – «Евангелие от Матфея». Вряд ли кто усомнится, что сегодня христианство и психоанализ – два различных подхода к пониманию ценностей и идеалов, проблем и загадок человеческой души, находящихся подчас в невидимой и непрекращающейся борьбе друг с другом.

 

 

ДВЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ

Европейская история пережила две сексуальные революции – два довольно долгих периода переоценки сексуальности человека и сексуальных отношений. Первый относится к эпохе распада Римской империи и формирования христианской культуры, второй – ко второй половине XX века.

Исследователи античности отмечают в качестве одной из ее особенностей проникновение полового элемента во все сферы жизни (культ фаллоса, специфические половые божества, свободное проявление полового элемента в общественной жизни, литературе, искусстве). «Наивность разврата» была характерной чертой античной культуры. Многие авторы свидетельствуют о крайней половой распущенности и извращенности в позднем Риме. Полибий в «Истории» писал: «Люди впадали в великий блуд и любостяжание и роскошь и не женились, а если и женились, то не желали воспитывать родившихся детей»[99]. Юстин описывал обычай выбрасывать детей: «Выбрасывать детей худо и потому еще, что их подбирают обычно развратные люди и выращивают (как девочек, так и мальчиков) исключительно для своих сексуальных развлечений. Многие римляне держали целые стада таких детей[100]. Славою женщины считалось наличие большого числа мужчин-любовников. Целомудрие и добродетель расценивались как доказательство уродливости женщины. Примеры и свидетельства половой извращенности, царящей в эту эпоху, составили не один том. Исследователи античности неоднократно приходили к выводу, что кризис и гибель этой культуры были тесно связаны с духовно-нравственным вырождением, которое не в последнюю очередь определялось типом сексуальных отношений. Г.К.Честертон писал: «К несчастью античной цивилизации, для огромного большинства древних не было ничего на мистическом пути, кроме глухих природных сил – таких, как пол, рост, смерть... Древние сочли половую жизнь простой и невинной – и все на свете простые вещи потеряли невинность. Половую жизнь нельзя приравнивать к таким простым занятиям, как сон или еда. Когда пол перестает быть слугой, он мгновенно становится деспотом. По той или иной причине он занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому еще не удалось обойтись без ограничения и очищения своей половой жизни». Характеризуя это время, он справедливо утверждал, что «христианство явилось в мир, чтобы исцелить его, и лечило единственно возможным способом» – аскезой[101]. Это исцеление и было первой сексуальной революцией в европейской истории. Г.Миллер в исследовании «Половая жизнь человечества» констатирует: «Прямо поразительно, сколько было сделано в этот период Церковью для упорядочивания половой жизни, а через это – к оздоровлению общественного организма... Именно здесь сидела глубже всего и была всего упорнее болезнь века»[102].

Христианство осуществляет принципиальное изменение смысла человеческой сексуальности. Сексуальность, как вечно живое «животное в человеке» (Платон), становится проявлением «единомудрия и целомудрия» супругов. В Таинстве брака сексуальность освящается и превращается в свидетельство любви, в «реальное вхождение в сферу бесконечного бытия», «в противоядие смертности»[103].

Содержание сексуальной революции, которую на протяжении нескольких столетий осуществляло христианство, заключалось и в утверждении принципа моногамии, и в одухотворении отношений между мужчиной и женщиной, и в утверждении аскетизма как формы духовной свободы человека.

Вторую сексуальную революцию, вернее, контрреволюцию европейская цивилизация переживает с середины XX века. Ее символическим началом можно считать выход в свет в 1953 году журнала «Плейбой». Сегодня уже очевидны ее реальные последствия. Это – раннее начало половой жизни, увеличение числа половых партнеров, рост числа разводов, легализация гомосексуализма, нарастающая эпидемия СПИДа, распространение венерических заболеваний и изматывающая бездуховность. Для нее характерен негативизм по отношению к моральным ценностям христианства и обращение к язычеству как эталону понимания сексуальности. «Язычество оправдывает все варианты сексуальной любви и эротических наслаждений» – лейтмотив современной сексологии.

Для современного сексуального либерализма характерна не только реставрация языческого смысла сексуальности как наслаждения, но и новое понимание сексуальности как средства поддержания здоровья, а также формирование сексологии с выделением сексуальной функции как самостоятельного предмета исследования медицинского знания. При этом основная причина сексуального нездоровья, с точки зрения половых либералов, заключается в традиционном моральном ограничении сексуальности. «Освобождение» сексуальности – это не только условие возникновения и существования сексологии, но и одно из ее теоретических оснований.

В современной сексологии исчезает понятие «сексуальное извращение». Его заменяют понятия «сексуальное предпочтение», «сексуальная ориентация». Одним из результатов и одновременно примеров «освобожденной сексуальности» является появление в центре Москвы нового развлечения для мужчин – «пип-шоу». По меркам Девятого пересмотра Международной классификации болезней (1975), это развлечение относится к разряду сексуальных извращений – вуаеризму (получение сексуального   удовлетворения   от   подсматривания   за раздевающейся женщиной, половым актом и т. п.). А в наши дни многие издания подробно описывают процесс организации и характер протекания данного развлечения. Но даже постоянная реклама подобного шоу в желтой прессе не решит задачу, стоящую перед секс-бизнесом и его «служанкой», современной сексологией, – задачу переориентации общественного сознания и переоценки сексуальных нормативных моделей в обществе. В качестве реального средства ее решения половые либералы выбирают такую крупномасштабную акцию, как внедрение программ по сексуальному образованию в школах России. Основным фундаментом внедряемого образования является современная «свободная сексология».

История европейской культуры, в частности история двух сексуальных революций, свидетельствует, что сама современная сексология является одной из разновидностей патологии. К.Г.Юнг предупреждал: «Врач всегда должен помнить о том, что болезни – это просто нарушение нормальных процессов, а отнюдь не essentia per se (самостоятельная сущность) со своей отличительной психологией. Similia similibus curantur (подобное лечат подобным) – это замечательная истина старой медицины, и, как всякая великая истина, она легко может оказаться величайшим заблуждением»[104]. История культуры предупреждает человека, что его свобода – это не беспомощное следование физиологическим потребностям, а умение владеть и управлять собой согласно с нравственным законом. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф 11, 30) – эта вечная евангельская истина надежно охраняет нас от всякого рода физиологического рабства и болезненных заблуждений.

 

 

КТО И ПОЧЕМУ ОЗАБОЧЕН ПОЛОВЫМ
 «ПРОСВЕЩЕНИЕМ» ШКОЛЬНИКОВ В РОССИИ?

 В конце 90-х годов XX века в российские общеобразовательные школы начали активно внедрять «половое просвещение». «Половое просвещение» «темной» российской молодежи – цель широкомасштабного проекта «Половое воспитание российских школьников». Данный проект – результат договора, заключенного между двумя субъектами: Правительством Российской Федерации и Фондом народонаселения Организации Объединенных Наций. В плане реализации проекта утвержден список «пилотных школ», география которого охватывает всю Россию. Работа этих школ, по замыслу устроителей, должна экспериментально подтвердить целесообразность, эффективность, практическое значение полового воспитания, что в свою очередь должно послужить научным основанием для внедрения их прогрессивного опыта во все общеобразовательные школы России.

Первое, что необходимо отметить, это новизну проекта. Действительно, в истории России советского периода предмета «половое просвещение» в школе не было. Естественно, что данный «предмет» отсутствовал и в дореволюционной России. Согласно аттестату домашней наставницы выпускницы московской гимназии 1914 года, сохранившемуся в одной семье, по уставу женских гимназий 1862 года наряду с такими предметами, как Закон Божий, педагогика и дидактика, законоведение и др., преподавалась «анатомия и физиология человека в связи с гигиеной». При этом необходимо иметь в виду, что и в конце XIX, и в начале XX века в сферу компетенции не только анатомии, физиологии и гигиены, но и медицины в целом ни сексуальность, ни патологическая сексуальность не входили. Половое или сексуальное поведение рассматривалось как явление морального порядка, а патологическая сексуальность – как случаи вопиющей безнравственности. К одной из первых попыток рассмотреть подобные явления с медицинских позиций относится исследование французского психиатра Б.Баля «Эротическое помешательство» (1887), в котором основанием для констатации болезни было то или иное отклонение в поведении человека от моральных норм. В итоге к середине XX века мировое медицинское сообщество единогласно классифицировало сексуальные извращения как разновидности психических болезней, что фиксировалось, в частности, в таком уважаемом документе, как Международная классификация болезней. Но к концу XX века данное единство было нарушено.

Составители Десятого пересмотра Международной классификации болезней 1993 года изъяли понятие «половые извращения», к которым веками медицина, вместе со всей христианской мировой культурой, традиционно относила гомосексуализм, педофилию, трансвестизм, эротоманию и т. п., заменив его понятием «половое предпочтение». Сегодня сексологи, которые, как правило, являются представителями так называемых сексуальных меньшинств, выполняют широкомасштабную «просветительскую» работу, целью которой является уничтожение христианской культуры средствами «полового воспитания» детей. Организована эта работа четко. Главное – это создание учебников и распространение разнообразных пособий и справочных изданий. Среди них, например, – «Детская сексология. Школьный иллюстрированный справочник» (перевод с английского), по которому воспитываются дети в пилотных школах. Помимо иллюстраций, которые являются разновидностью порнографии, предлагается и «Толковый словарь». Этот словарь объясняет детям смысл таких слов, как «гомосексуализм», «вуаер» и т. п. Тон толкований ласковый. Например, «педофил – взрослый человек, испытывающий половое влечение к детям», или «садист – тот, кто испытывает наслаждение, причиняя боль другому» и т. д. При этом, естественно, ни одного упоминания о сексуальных извращениях, психических болезнях, а тем более о безнравственности. Это не прогрессивно. Прогрессивно лишь свободное развитие сексологии. Аргумент об отсутствии подобного «воспитания» в истории культуры сторонники полового воспитания отвергают именно на основании его непрогрессивности. Половое воспитание, с точки зрения его апологетов, так же, как и самолеты, телефоны, электричество и т. п., – свидетельство прогресса человечества. Вместе с научно-технической революцией цивилизация переживает и сексуальную революцию, и они представляют собой два фактора прогресса. Не удивительно, что основное оружие либералов-прогрессистов – это отчуждение от Церкви какого бы то ни было права на воспитание детей, отрицание моральных ценностей христианства и возвращение к языческому эталону свободной сексуальности.

Однако даже такой противник христианства, как З.Фрейд, свидетельствовал: «Общество не знает более страшной угрозы для своей культуры, чем высвобождение сексуальных влечений»[105]. Без преувеличения можно сказать, что в наши дни разворачивается великое антропологическое сражение за человека, и одна из линий фронта проходит в области проблем полового воспитания.

Что же можно противопоставить «секспросветителям»? Прежде всего, уникальный и богатейший опыт Православной Церкви, взрастившей тысячи поколений и сотни святых. Принципиальная особенность христианского воспитания заключается в нравственном понимании человека, сексуальность которого является элементом одухотворенной телесности и морального отношения между людьми. Не удивительно поэтому, что Православная Церковь бескомпромиссно отстаивает право родителей на воспитание детей, включая и столь важную его область, как половое воспитание. Смысл и назначение семьи в обществе заключается прежде всего в том, что она отвечает за воспитание детей. Эту специфическую и традиционную для семьи задачу, решение которой определяет судьбу человека и всю его жизнь, невозможно и нельзя отдавать на откуп кому-то, будь то государство, школа, педагоги-экспериментаторы. Родители, дав жизнь собственным детям, имеют первостепенное, изначальное, естественное и неотчуждаемое право воспитывать их. Родители являются первыми и главными воспитателями своих детей. В цивилизованном мире ни у кого не вызывает сомнения признание того, что родители имеют право воспитывать своих детей в соответствии со своими нравственными и религиозными убеждениями, что, естественно, относится и к вопросам пола. Половое воспитание, являющееся одним из основных прав родителей, должно проводиться под их пристальным руководством дома и под их контролем в школе. Российское законодательство не ограничивает права родителей добиваться того, чтобы у детей не пробуждали «нездоровый сексуальный интерес и тем самым нарушали нормальное физическое и психологическое развитие ребенка или подростка». Это выдержка из Уголовного Кодекса Российской Федерации, согласно статье 135 которого к развратным действиям, преследуемым законом, относятся не только физические действия, но и действия «интеллектуального характера», среди которых – «ведение циничных разговоров на сексуальные темы», которые истолковываются как «подготовка малолетнего для последующего вовлечения в сексуальные отношения». Любой документ, справочник, учебное или наглядное пособие, предмет, используемый на уроках «полового просвещения», может и должен рассматриваться под углом зрения действий, преследуемых Уголовным Кодексом РФ.

Для православного же человека, будь то учитель или родитель, подобные действия рассматриваются и как аналогия действий ветхозаветного змея. Это его устами «половой просветитель» убеждает, что ребенку, мол, надо все знать об опасном и безопасном сексе, и пусть ребенок все узнает на уроках по половому воспитанию. Так и видится картина, когда 6-7-летние школьники вдруг обнаруживают, «что они наги». Но это не физическая нагота. Это – нравственная безоружность перед пороком.

 

 

БЛАЖЕННЫ ЧИСТЫЕ СЕРДЦЕМ

Святитель Тихон Задонский сравнивал сердце человеческое с источником чистой воды. В своем естественном состоянии он чист и прозрачен. Когда же, по словам святителя, инородное тело «во дно его ударяется, тогда от тины или грязи, на дне его лежащей, вся вода в ключе возмущается и бывает мутна».

Чистота сердца человеческого непосредственно связана с целомудрием. Сердце развращенное будет удалено от меня (Пс 100, 4). Блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, толкуя 29-й и 30-й стих 5-й главы Евангелия от Матфея, понимает под «правым глазом» и «правой рукой», соблазняющих человека, распутных друзей, от которых для юноши исходит душевный вред. Речи их поднимают со дна нечистоты блудных помыслов, формируя порочные наклонности и пристрастия. Таких людей необходимо оставить, отбросить, иначе молодого человека ожидает неминуемая погибель. Ибо сердце его превратится в мутный поток страстей, ввергающих в геенну. Христианское вероучение мудро предостерегает людей – взрослых и молодых, родителей и детей – об опасности нечистоты и прелюбодеяния, оставляющего в сердце незаживающие рубцы греха.

Предостерегает нас и современная наука. «Занимаясь все время исследованием мозга человека, – утверждает руководитель Института мозга человека Российской академии наук академик Н.П.Бехтерева, – мы наблюдали довольно простое явление, которое дает свободу мышлению, освобождает территорию мышления. Это – формирование стереотипов. В мозгу все время идет формирование стереотипов: растет маленький человек, он делает первые шаги, и если вы его окликнете в этот момент, он упадет, он не сможет идти, потому что весь его мозг в этот момент занят ходьбой. Но вот он научился ходить. Что это значит с мозговых позиций? Это значит, что в мозгу сформировался стереотип, который обеспечивает движение без того, чтобы о нем думать»[106].

Растет маленький человек, вступает в период полового созревания. Как важно не замутить чистоту его сердца, как важно именно в этот период сформировать устойчивый нравственный стереотип, как важно именно в этот период его «не окликнуть», не смутить, не загрязнить, чтобы смог он, прямо и уверенно, не спотыкаясь и не падая, идти дальше по трудному пути жизни! О важности этого периода формирования человека знают и создатели, и исполнители проекта «Половое воспитание российских школьников» Фонда ООН по народонаселению, которые ставят перед собой цель сформировать у ребенка стереотип порока и с помощью навыков «безопасного секса» и «модных» норм блуда запрограммировать его движение к гибели.

Более тридцати веков святые Божии заповеди направляют, охраняют от заблуждений и спасают человека. О великом предназначении и спасительном свойстве библейских заповедей свидетельствует и история человеческого рода, и живые людские судьбы. Об истинности Божьего Завета говорит ожесточенная борьба против него сил зла и разрушения, каждое их очередное бесславное поражение. Одно из таких поражений – это провал проекта «Половое воспитание российских школьников». В годовом отчете за 1998 год говорится, что исполнителям проекта пришлось «временно отказаться от проведения мероприятий непосредственно в пилотных регионах и школах». Тем не менее «половые просветители» не сложили оружие. Они поставили новую задачу. Это – «разработка стратегии интеграции тематики полового воспитания в предметы базисного учебного плана общеобразовательных учреждений Российской Федерации». Речь идет не только о внедрении тематики полового воспитания в такие предметы, как литература, история и обществоведение, ОБЖ (основы безопасности жизни), биология (5-9 классы), но и о введении в учебный курс нового предмета – валеологии (учения о здоровье). Благовидный предлог – забота о здоровье детей – скрывает от многих учителей и родителей циничные цели новоявленных «целителей» и «просветителей». Они же таковы: резко увеличить число потребителей фармацевтической – противозачаточной – продукции (гормональные препараты и механические средства) за счет детского и подросткового населения страны и снизить уровень рождаемости в России. В государстве с традиционно-христианским укладом жизни делается попытка достижения этих целей через систему общеобразовательных учреждений. Именно этим задачам и служит новоявленное «учение о здоровье» – валеология. Программы по валеологии нацелены на то, чтобы не допустить формирования нравственного стереотипа «не прелюбодействуй», а следовательно, на обесценивание целомудрия. Валеологи рассматривают здоровье как результат исполнения требований неких оздоровительных технологий. Одна из них – психоаналитическая. Она внушает родителям и детям, что ограничение сексуальных потребностей пагубно для здоровья. Но подлинная правда состоит в том, что пагубным и гибельным для здоровья, духовного и телесного, является именно грех блуда, который распространяется через половое раскрепощение или просвещение. Валеология, основой которой является «секс-просвещение», – это «наука» о прелюбодеянии, указующая человеку одну из самых коротких дорог к гибели.

Уже известен печальный результат деятельности «секс-просветителей» и «целителей» в России. Это – рост венерических заболеваний и рост детской преступности на сексуальной почве.

Вот ряд выдержек из прессы:

«Если в 1991 г., по российским и зарубежным данным, в секс-бизнес на детях в Москве было вовлечено от 50 до 70 подростков, то в 1993 г. их количество превысило одну тысячу, а в 1996 г. преодолена трехтысячная "планка". По мнению Пер Андерса Марда, директора Международного исследовательского центра сексуальных болезней (Швеция), "детская проституция в России напоминает безостановочную рулетку, которая вращается все быстрее"» (Литературная Россия. 1.11.1996. №44. С. 2).

 «В 1993 г. зарегистрировано 14 тысяч изнасилований, за полгода 1994-го – 7,6 тысяч» (Аргументы и факты. 1995. № 3. С. 16).

«По данным МВД, половина изнасилований совершается группой» (Аргументы и факты. 1995. № 4. С. 13).

Начальник отдела Генеральной прокуратуры РФ Г.Полозов констатирует: «По результатам выборочных исследований, НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ составляют 37% жертв половых преступлений» (Комсомольская правда. 12.07.1995).

«300 тысяч НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ девочек ежегодно прерывают беременность абортом» (Православная Москва. 1997. № 14-15. С. 7).

«46% мальчиков начали половую жизнь с 14 лет, 35% девочек – с 12 лет. Только в Москве в прошлом году ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ детей были рождены ДЕВОЧКАМИ ДО 16 ЛЕТ, причем отцы в большинстве случаев отсутствуют» (Аргументы и факты. 1999. № 22. Вкладыш «Москва». С. 3).

«Проституция помолодела... Если нормальный человек вздыхает, узнав о существовании проституток 12-13 лет от роду, то врачи-венерологи встречали в своей практике особ легкого поведения, которым впору играть в куклы и слушать сказки, – СЕМИ ЛЕТ и старше (так в тексте цитируемого источника. – Прим. авт.). Они на этом страшно зациклены. И конечно, не сами до всего доходят, у каждой есть "дядя" – сутенер, который покупает ей шоколадки и возится с ней, как с ребенком. Почти» (Московский комсомолец. 8.08.1995).

«Заболеваемость сифилисом за 1994 г. в Москве выросла в 2,5 раза по сравнению с 1993 г. ...Из заболевших сифилисом – 46 детей ДО 14 ЛЕТ, а сколько еще не выявленных, не знает никто» (Аргументы и факты. 1994. № 50. Вкладыш «Москва». С. 30).

Главный санитарный врач Москвы Н.Филатов информирует: «За первое полугодие 1995 г. выявлено уже 52 случая заболевания сифилисом у детей и 10 случаев заболевания гонореей» (Московский комсомолец. 21.07.1995).

«В течение 1993 г. было зафиксировано 47 195 случаев сифилиса. Заболеваемость гонореей возросла в 1,5 раза. Пожалуй, "сексуальная революция" превзошла самые смелые ожидания россиян и наших европейских соседей. В группу риска попало 300 тысяч подростков до 14 лет» (Российские вести. 1994. № 78. Вкладыш «Рецепт»).

Председатель Госкомсанэпидемнадзора Е.Беляев: «За шесть месяцев текущего (1995. – Прим. авт.) года было зарегистрировано 108 534 случая заражения сифилисом. Ничего подобного в России не наблюдалось сто лет» (Труд. 15.08.1995).

Например, только в Карелии «за последние 6 лет заболеваемость сифилисом увеличилась в 150 раз» (Труд. 4.08.1999. С. 1).

Председатель Комитета Госдумы по охране здоровья Н.Герасименко: «За 5 лет заболеваемость сифилисом подростков 15-17 лет УВЕЛИЧИЛАСЬ В 47 РАЗ. В 1997 г. число заболевших превысило 28 тысяч» (Независимая газета. 2.07.1999. С. 11).

Директор Института социально-экономических проблем народонаселения, д.э.н. Н.М.Римашевская отмечает «угрожающее увеличение венерических болезней, в частности, сифилиса. С 1990 по 1995 годы рост его достиг 33 раз, А СРЕДИ ПОДРОСТКОВ – 51 РАЗА. Резко возрастает число детей с врожденным сифилисом» (Проблемы развития. 1998. № 1-2. С. 54).

Причины происходящих с детьми и молодежью процессов должны быть осмыслены и проанализированы. Среди них не последнее место занимают «сексуально-просветительские» нововведения. Сотни ученых и педагогов направляли свои письма протеста и отрицательные экспертизы по валеологическим программам в Министерство образования. Растет число разоблачающих публикаций в прессе. Министерство здравоохранения отказалось от рассмотрения вопроса о введении валеологии в медицинское образование.

Не удивительно, что Русская Православная Церковь благословляет противостояние силам, оскверняющим чистоту детских сердец. Церковь, стремясь защитить своих детей, в который раз свидетельствует: блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф 5, 8).

 

 

 «НЕ ДАЙ МНЕ БОГ СОЙТИ С УМА»

Порой нравственные отношения даже между здоровыми людьми далеки от совершенства. Как же обстоит дело с отношением к людям, страдающим психическими расстройствами, в обществе?

Понятие «общество» многозначно и объемно. Среди его составляющих не последнее место занимает государственная политика. В значительной степени от того, каковы нравственные основания государственной политики в стране, зависит не только характер нравственных отношений в нашем обществе, но конкретные судьбы больных, в том числе страдающих психическими расстройствами. Каковы же нравственные основания государственной политики в России по отношению к людям с психическими заболеваниями?

Наш ответ определяется особенностью биоэтического знания. Биоэтика – это система знания о допустимых формах манипулирования человеческой жизнью. Люди, страдающие психическими заболеваниями, как никакая другая категория пациентов, практически беззащитны от каких-либо возможных манипуляций над ними со стороны общества, включая «ближних»: родственников, окружающих, представителей правоохранительных служб, медицинских организаций.

Безусловно, этические проблемы психиатрии, психологии и психотерапии входят обязательным блоком в содержание биоэтического знания. Связано это с тем, что решение этических проблем психиатрии, психологии и психотерапии, как и решение этических проблем медико-генетической диагностики, репродуктивной медицины, трансплантации, реанимации и т. д., зависит от нравственных позиций людей, идей и ценностей общества.

Действительно, психиатрия, как никакое другое направление медицины, теснейшими узами связана с господствующими в обществе морально-мировозренческими, идеологическими и политическими установками и представлениями людей. Можно даже говорить, что сама психиатрия, изучая природу различного рода зависимостей, находится в устойчивой морально-мировоззренческой зависимости. Об этом свидетельствует факт того, что психиатрия – сравнительно молодое направление в научной медицине. И причины ее возникновения коренятся не столько в логике развития медицинского знания и науки, сколько в динамике состояний морально-мировоззренческой «среды обитания» человека и общества. Именно этой динамикой объясняется то, что безумие, одна из «вечных» человеческих патологий, описанная в древнейших источниках письменной культуры человечества, становится предметом специального научно-медицинского изучения лишь во второй половине XIX века. А сквозная историческая актуальность отношения общества к своим безумцам становится для государственной политики важнейшей гуманитарной социальной проблемой лишь в XX веке.

Чем же определяется эта важность? Какие факторы превращают отношение к ЛСПЗ (лицам, страдающим психическими заболеваниями) в направление государственной политики? Можно выделить четыре фактора или мотива. Первый – стремление нормализовать демографические процессы в обществе. Второй – желание решить экономические проблемы общества. Третий – обеспечить безопасность общественной жизни. Четвертый – действовать нравственно, согласно признанным в обществе моральным нормам.

Какой же может быть государственная политика, если ее доминантным мотивом станет один из перечисленных? И какой из перечисленных мотивов является ведущим для современной государственной политики в России? Устойчивой позицией кризисного демографического положения современной России является факт угрожающего старения населения. 60% граждан Российской Федерации – это люди преклонного пожилого возраста старше 65 лет. Распространенной патологией преклонного возраста являются нарушения психического здоровья, в частности слабоумие. Это ложится грузом на трудоспособное население. Прежде всего, грузом экономическим. Экономическая проблема, связанная с ЛСПЗ, формируется на основании того, что лица, страдающие ПЗ, это, как правило, люди не трудоспособные. В западной социологической литературе такие больные называются бесперспективными. Не редко и такое понятие, как «паразиты общества», которое подразумевает, что эта категория лиц требует значительных расходов и средств на свое содержание и является тяжелым экономическим грузом для всего общества. Первый и второй – демографический и экономический – мотивы тесно связаны друг с другом. Третий фактор, который может определять политику государства, – безопасность общества. Психические больные отличаются от больных соматических склонностью к асоциальному поведению. Это означает в том числе и непризнание ими норм, которые регулируют человеческие отношения. Насилия, в том числе сексуальные, убийства, неконтролируемые действия, которые могут привести к пожарам и другим катастрофам, – все это действия, которые сопровождают течение психических заболеваний. Мотив обеспечения безопасности достаточно серьезен для того, чтобы склонить многих политиков к жестким решениям по ограничению прав и свобод в отношении к ЛСПЗ.

Четвертый фактор, который может определять государственную политику, – это собственно нравственные основания или представления. Известно, что нравственные представления могут, в свою очередь, быть разными. И в этом заключается основная проблема. Нравственные убеждения, на которых может строиться государственная политика, можно разделить на две группы. Первую группу нравственных убеждений можно назвать натуралистически-прагматическими. Вторая группа – это так называемые религиозно-идеалистические убеждения.

Что отличает натуралистически-прагматические убеждения? Это представления, основывающиеся на вере, что правильным может быть действие, которое приносит пользу человеку или обществу, и прежде всего пользу финансовую или экономическую. Религиозно-идеалистические убеждения – это прямо противоположные взгляды. Согласно религиозно-идеалистическим убеждениям, правильным является то действие, которое соответствует идеалам, нормам, нравственным законам общества. С нашей точки зрения нравственные основания государственной политики являются определяющим для той или иной политической деятельности. Если политика государственного деятеля опирается на прагматизм, то его ведущими мотивами будут экономические интересы и принципы безопасности. Если политика государственного деятеля опирается на идеалистическую нравственность, то ведущими мотивами его деятельности будут действия, которые будут носить характер социальной защиты ЛСПЗ, вопреки экономическим трудностям.

Религиозно-идеалистическая парадигма нравственности основана на том, что общество и государство обязаны оказывать помощь людям с ПЗ, проявлять заботу, внедрять различные формы социальной защиты. Идеалистическая парадигма нравственности непосредственно связана с христианской культурой. Христианство никогда не было склонно однозначно относиться к психически больным. Это было связано с христианским пониманием сущности болезни человека. Грань между соматическими и психическими заболеваниями никогда не стиралась. Известны слова Пушкина: «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума». Почему поэт делает такой выбор? Потому что с точки зрения христианской традиции безумие – это или практически абсолютная блокада, или существенное ограничение возможности богообщения для человека. В значительной степени известная социальная отверженность, или в современной терминологии «стигматизация», безумцев была связана и с этим основанием. Известны истории и факты практически тюремного содержания определенной агрессивной категории больных, не говоря уже о бесноватых, на которых не имели воздействия со стороны церковного попечения. В то же время общество не должно забывать и те исторические факты, что первые психиатрические лечебницы возникали именно в монастырях, в которых движимые христианским состраданием насельники добровольно принимали на себя попечение, содержание, заботу о психически больных людях, являя собой образцы «чистого и благоразумного человеколюбия». Монастырские и церковные приюты были первыми прообразами современных психиатрических клиник. Известно, например, что Филипп Пинель, основоположник психиатрии как вида медицинского знания, прежде чем стал врачом, желал быть священником и получил духовное образование. Нельзя не считаться с фактами, что не только формирование современной психиатрической науки, но формирование современной гуманитарной государственной политики в отношении ЛСПЗ непосредственно зависит именно от идеалистически-христианской парадигмы нравственных отношений.

Знала история Европы противоположные примеры? Знаком ли ей опыт построения государственной политики на натуралистическо-прагматических принципах? К сожалению, мы должны ответить положительно. И этот опыт весьма поучителен. Речь идет о конкретном законе, принятом в Германии в 1937 году, который назывался «Программа по эвтаназии». Данный закон предписывал умерщвление психических больных. Германскую политику, безусловно, определяли натуралистически-прагматические позиции, прежде всего экономические интересы государства, которое отказывалось нести этот экономический «груз». Недееспособные лица – обуза для здорового общества, и в его интересах освобождаться от них всеми возможными способами, включая организацию уничтожения данного «груза». В связи именно с этой политикой германского государства ясно прозвучал голос немецкого психиатра и философа Карла Ясперса, который назвал закон по уничтожению психически неполноценных лиц феноменом «преступной государственности». К.Ясперс имел в виду реальную возможность принятия государством законов, противостоящих традиционной христианской морали.

«Преступная государственность» как феномен XX века, к сожалению, становится открытой проблемой и века XXI. Каждый современный политик должен отдавать отчет о возможности опасного явления, то есть положения, когда юридическое «убий» может попрать моральное «не убий», и что, следовательно, юридический закон может противостоять закону нравственному. От того, к какой нравственной парадигме относит себя государство и общество, от того, какие нравственные принципы исповедует тот или иной политик, какие взгляды доминируют: прагматические или морально-идеалистические, – в значительной степени зависит благополучие не только больных людей, но и всего общества в целом.

К какой же моральной парадигме относится сегодняшнее отношение государства к ЛСПЗ? Какими ценностями определяется современная политика? Ценностями сострадания, заботы или финансово-экономическими интересами? Безусловно, что наша медицина и наше общество существуют в морально-идеалистической парадигме. Но если в обществе это осознается, – государство должно стремиться действовать в соответствии с принципами выбранного морального отношения: уделять достаточное, а не остаточное внимание, проявлять достойное попечение, включая финансирование данной отрасли медицины и социальной политики, как на уровне социальной профилактической работы, так и на уровне оказания реальной медицинской помощи и действенной социальной защиты.

 

САТУРН, ПОЖИРАЮЩИЙ СВОИХ ДЕТЕЙ

В начальный период эпохи гласности российская общественность уже была проинформирована о существовании такого направления в медицине, как фетальная терапия, которая ставит перед собой задачу разработки средств и методов эффективного использования клеточного материала человеческих зародышей разного возраста для лечения различных болезней. С тех пор уже не один раз собирались в Москве на симпозиумы по трансплантации фетальных тканей уникальные специалисты – добытчики и потребители человеческих эмбрионов, убеждая друг друга, что она чрезвычайно эффективна не только для омоложения, но и для лечения эндокринных расстройств, гематологических, иммунологических и неврологических заболеваний.

Оставим медицине ее право принимать или отвергать то или иное направление, определять и оценивать эффективность и целесообразность той или иной методики, ее научную новизну и значение. Но даже если допустить возможность эффективности фетальной терапии при лечении какой-либо болезни (что само по себе сомнительно), то можно с уверенностью сказать, что не для каждого человека будет допустимо принять инъекцию на основе препарата, изготовленного из тканей человеческих зародышей. По мнению многих экспертов, использование подобной терапии должно осуществляться исключительно на основании информированного согласия пациента. Но проблема заключается не только в необходимости соблюдения информированного согласия. И не только в том, что один человек сможет, а другой не сможет согласиться на такое лечение. Всегда найдется пациент, который готов принять любое лечение, лишь бы оно помогло. В конце концов, морально-мировоззренческий плюрализм, то есть осуществление различных взглядов, ценностей, вплоть до отрицания ценностей вообще, – реальность современной цивилизации. Важно то, что в этом плюрализме должна сохраниться ясно формулируемая позиция: фетальная терапия аморальна. Можно говорить о чем угодно: о ее практической целесообразности в каком-то смысле, в определенных условиях, о ее познавательном значении для науки и т. д. и т. п., но нельзя говорить о ее этичности. Почему? Даже в древних языческих культах Сатурн – мифическое божество, пожирающее своих детей, чтобы избежать смерти, – было лишено человеческого облика.

Исследования Клода Леви-Стросса показали, что моральное сознание древнего человека стало возможным через осмысление различия «природы» (влечения) и «культуры» (запреты) по «пищевому коду». Первым категорическим императивом человеческого общества стал запрет на потребление человеческого мяса. Четкое разделение убийства по любым мотивам и убийства по мотиву физиологического, пищевого использования себе подобных уже в древних сообществах не только проводилось, но и стало основанием становления культур. По мнению специалистов, физиологическое использование себе подобных по «пищевому коду» человечество преодолело давно и фундаментально. Одна из древнейших в истории ветхозаветная мораль вопроса о подобных запретах даже не затрагивает, очевидно, по причине неактуальности и преодоленности этого синдрома бесчеловечности. Но человек XX века вдруг оказывается перед возможностью физиологического использования себе подобных по «терапевтическому коду», то есть для лечения болезней с помощью препаратов, изготовленных из тканей органов человеческих зародышей разных возрастов.

Ошибочный поступок, заблуждение, даже преступное действие может произойти по неведению. Очевидно, многие отечественные медики, вовлеченные в научные исследования, связанные с трансплантацией фетальных тканей, «не ведают, что творят». Это неведение естественно в стране, где специалисты не получают квалифицированной и целостной информации по проблемам этического содержания современной медико-биологической деятельности. Это неведение опасно, но исправимо. Но есть ученые, которые ведают, что творят. Понимая, что от проблем этического обоснования и оправдания своей работы не уйти, директор Международного института биологической медицины (центра фетальной терапии) г-н Сухих постоянно выдвигал аргумент: «Наша деятельность этична, так как приносит пользу». Подобное высказывание было основным в арсенале Фридриха Ницше, апологета имморализма, для которого именно польза была критерием не только добра, но и истины, которая, в свою очередь, в его логической системе определялась всего-навсего как «полезная ложь».

 

«НЕТ НИЧЕГО СИЛЬНЕЕ СТАРОСТИ»

Увеличение доли пожилых людей в общей численности населения – характерная демографическая черта современного мира. По данным ООН, в 1950 году в мире проживало 214 млн. лиц в возрасте 60 лет и старше. К 1975 году это число возросло до 350 млн. человек. В соответствии с прогнозами Демографического департамента ООН, к 2000 году оно составит около 590 млн., а к 2025 году – 1 млрд. 100 млн. лиц 60 лет и старше, то есть увеличится в 5 раз по сравнению с 1950 годом. В течение двух последних десятилетий XX века в развитых странах быстро возрастает число людей 80-летнего возраста, особенно нуждающихся в медицинской и социальной защите[107].

Относится ли к медицинской и социальной защите разработка биомедицинских методик омоложения пожилых людей? По-видимому, сегодня российская медицина на этот вопрос отвечает положительно, так как с 1990-х годов в Москве начал свою легальную работу Международный институт биологической медицины, в котором для нахождения прямых путей к омоложению «собран самый крупный в мире банк фетальных тканей»[108]. Не является ли это медицинским предзнаменованием грядущих социальных потрясений? Ведь в 1920-е годы советская медицина уже решала задачи омоложения. К 1924 году вышло два сборника статей под редакцией профессора Н.К.Кольцова «Омоложение». Журналы тех лет констатировали: «Омоложение из плоскости научной проблемы перешло в практику»[109]. И в московских аптеках уже продавали вытяжку из эмбрионов человека, обладающих особо активными биологическими свойствами, на что и делалась ставка в игре за омоложение. Сегодня задачи омоложения вновь стоят на повестке дня.

Близки к омоложению и современные биомедицинские проекты достижения биофизиологического бессмертия человека. В прессе широко обсуждаются мнения некоторых биологов и медиков, которые считают, что создание «государственной программы по клонированию уже в ближайшее время сможет довести продолжительность жизни до 500 лет»[110]. Известно, что благополучие каждой страны оценивается показателями роста продолжительности жизни людей. Да и каждая служба в православном храме заканчивается чином испрошения многолетия. Противоречит ли доведение продолжительности жизни человека до 500 лет христианскому испрошению многолетия? Может быть, внедрение современных методик стимуляции стареющего организма оправдано и даже необходимо? Что ж плохого в омоложении или в продолжении человеческой жизни до 500 лет? Как найти правильные ответы на эти вопросы? Критерий получения правильного ответа на эти непростые вопросы современной биомедицины, с которыми неизбежно сталкивается или столкнется каждый из нас, скрыт не в тонкостях новейших технологий или абстрактных рассуждениях о гуманизме, а в конкретном отношении к человеческой старости.

Каковы же представления о человеческой природе и о том, что она претерпевает в период старения, о взаимоотношениях между старыми и молодыми, врачами и больными, о смерти в нравственной антропологии Православия, исходящей из богооткровенных истин Священного Писания и из опыта житейской человеческой мудрости?

Старость как социально-этическая ценность

Уже в первые века нашей эры специфика нового отношения к человеческой старости, принесенного христианством в европейскую культуру, заключалась в поддержании высокого ценностного статуса старости в обществе.

«Нет ничего сильнее старости», – убеждает святитель Григорий Богослов[111]. Сравнение старости с силой имеет глубокий смысл. Привычное для язычества обыденное восприятие старости как слабости и упадка в христианской этике перевернуто: старость как предел, венец жизни приобретает значение духовного ориентира, властно свидетельствующего о реальности вечности. «Старец представляет связь между происшествиями настоящими и будущими, он есть соединительная точка между вещами тленными и вечностью, и можно уверенно сказать, что одно время образует ум человеческий, равно как оно же произращает его плоды, которые вкусны бывают только в совершенной зрелости»[112].

Старость – состояние человека, полное метафизического значения в христианстве. Здесь преодолевается языческая однозначность социального приоритета мужей, находящихся в поре «акме», в возрасте, когда совершают деяния, которые не под силу старикам, находящимся «на периферии мира мужей». Об этом поют старцы у Эсхила:

 

На бесславный покой обрекли нас года

И, на посох склонив, повелели влачить

Одряхлевшую плоть...[113]

 

В христианстве, которое опирается на ветхозаветные традиции, нет ничего позорнее, чем пренебрежительное отношение к старикам: народ наглый, который не уважит старца (Втор 28, 50). В старцах – мудрость, и в долголетних – разум (Иов 12, 12).

В новозаветной культуре особое почитание старости прослеживается в иконографии. На иконах «Одигитрии» и Спаса-Еммануила Спас-младенец изображается с явно выраженными признаками старости: огромный лоб младенца испещрен морщинами.

Высокая социально-этическая оценка старости в христианстве выражается и в таком феномене Православия, как старчество. В русском Православии старчество – не иерархическая степень в Церкви. Это – высочайшая форма духовной жизни, внутренний подвиг христианина, будь то простой монах, или епископ, или даже женщина. Вершиной духовного служения было старчество Оптиной пустыни (XIX – 1-я половина XX века), к пониманию значения которого российское общество и мировая культура приходит не без помощи творчества и жизненного опыта великих писателей России: Н.Гоголя, Ф.Достоевского, В.Соловьева, Л.Толстого, А.Толстого, К.Леонтьева и др. Конечно, сущность православного старчества не связана однозначно с возрастом подвижника и выходит далеко за пределы простого представления о старости. Но почитание старцев Церковью, без сомнения, может рассматриваться как действенная преграда на пути уничижения и умаления социальной роли, нравственной ценности старости и пожилых людей в социальной культуре.

Нравственные нормы христианской антропологии сдерживают и тенденцию отчуждения детей от престарелых родителей, усиливающуюся, в частности, и с помощью института здравоохранения, который многие пытаются использовать не по назначению. Основанием нравственных норм, регулирующих отношения детей и родителей, является пятая заповедь библейского Декалога: Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе (Исх 20, 12). Почитание родителей включает в себя долготерпеливую заботу о родителях в их болезнях и немощах, возможность послужить самому близкому человеку, которая высвечивает и испытывает социальность человека, его потенциал отношения к людям. В христианстве эти тяготы забот о людях понимаются как дар. Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25, 40).

Природа человека и мера долголетия

Пятая заповедь библейского Декалога имеет принципиальное значение для определения возможностей человеческого долголетия. Из всего Декалога она единственная содержит в себе причинно-следственную зависимость. Продолжительность жизни человека ставится в зависимость от нравственных способностей человека, а не от особенностей питания, физкультурных комплексов, закаливания и прочих фиксированных биофизиологических факторов. Праведники и в старости плодовиты, сочны и свежи (Пс 91, 15). Данные суждения находятся в непосредственной связи с представлениями о человеческой природе, которая первоначально существовала в границах смертности и бессмертия. «В самом деле, если бы изначала Бог сотворил человека смертным, то не осудил бы его на смерть после грехопадения, потому что нельзя наказывать смертию смертного; если бы, напротив, Он сотворил его бессмертным, то человек не нуждался бы в питании, потому что бессмертное не нуждается в телесной пище»; человек «был создан бессмертным in potentia»[114]. Данная пограничность природы человека раскрывает в человеке особые глубины, призывает к развитию духовных способностей, к постижению своей предназначенности для вечного бытия. «Я существую... Что это значит? Иная часть меня уже прошла, иное я теперь и иным буду. Если только буду. Я не что-либо непременное, но ток мутной реки, который непрестанно притекает и ни на минуту не стоит на месте. Чем же из этого назовешь меня? Что наиболее, по-твоему, составляет мое я?»[115] О. Павел Флоренский писал: «То, что обычно называется телом, не более как онтологическая поверхность; а за нею, по ту сторону этой оболочки, лежит мистическая глубина нашего существа. Ведь и вообще все то, что мы называем "внешней природой", вся "эмпирическая действительность", со включением сюда нашего "тела" это только поверхность раздела двух глубин бытия: глубины "я" и глубины "не-я"»[116].

Христианство четко обозначает значение нравственных факторов долголетия. Каждая литургическая служба заканчивается чином испрошения многолетия. В то же время христианская антропология фиксирует конкретный временной предел продолжительности человеческой жизни после грехопадения. Согласно ветхозаветной традиции, это «сто двадцать лет»[117]. Часто употребляемое понятие «добрая старость» в ветхозаветной традиции означает старость безболезненную (см.: Быт 15, 15), и это предполагает отсутствие однозначной связи между старостью и болезнью. Во Второй книге Царств о человеке «лет восьмидесяти» говорится, что он очень стар (2 Цар 19, 32). Однако однозначное сведение старости к возрасту, количеству прожитых лет, для христианской нравственной антропологии не характерно. Старость – это не только физиологическое, но и духовно-нравственное состояние человека. Ибо не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь – возраст старости (Прем 4, 8, 9). Старость ведет к мудрости и является ее «материальным» основанием. Соломон учит своих детей: Главное – мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум (Притч. 4, 7); Слушай, сын мой, и прими слова мои, – и умножатся тебе лета жизни (Притч 4, 10).

Данные ориентиры весьма конструктивны для решения этико-психологических проблем несовпадения календарного (объективного) и субъективного возраста в геронтологии (от греч. geron – старец, logos – слово, учение). Субъективный возраст зависит от многих факторов, в частности, он определяется личностью человека. Личность есть «незыблемое начало динамичной и изменяющейся природы» человека, «которая существует в ней и через нее»[118]. С позиций христианской антропологии гарантией от возможных возрастных фрустраций служит раскрытие, понимание и врачом, и пациентом нравственного смысла и социальной ценности старости.

Смертность человека и вечность бытия

Для старых людей весьма распространенным является состояние переживания страха смерти. В христианской антропологии переживание страха смерти естественно и связано с тем, что «сии страсти (боязнь и трепет) посеяны в человеке благодатною природою или для предохранения, или для уврачевания тех несчастий, от которых человек может предостеречься прежде, нежели оные его постигнут»[119].

Отношение человека к смерти имеет амбивалентный (от греч. amphi – приставка, означающая двойственность, от лат. valentia – сила) характер. Страх смерти сопровождается ее ожиданием и подготовкой к ней. Для оказания компетентной психотерапевтической поддержки медицинскому работнику небесполезно обладать информацией о понимании смерти и аргументами, умеряющими страх смерти и приводящими к «похвальному равнодушию» как идеальному отношению человека к своей смерти в христианской антропологии. Примеры подобных аргументов можно найти в сочинении архиепископа Славянского и Херсонского, члена Санкт-Петербургской академии наук Евгения (Булгара) «Рассуждение против ужасов смерти». «Первое средство умерить страх и излишний трепет в рассуждении смерти есть следующее размышление: смерть есть непременна и – неизбежна. Непременна: следовательно, нет нужды искать случая приблизить оную. Неизбежна: следовательно, нет никакого средства и способа, почему бы человек смел себя льстить надеждою оную избегнуть. Второе утешение в рассуждении смерти: смерть есть общий удел человеков... Поскольку нет ничего свойственнее смерти для смертных, то они ничего не должны сносить великодушнее, чем ее»[120].

Абсолютное большинство исследователей отмечают, что переживание страха смерти не связано с верой в конечность человеческого существования. Чувство страха смерти непосредственно свидетельствует о метафизических глубинах смерти, так как смерть не означает тотального прекращения человеческого бытия. В нравственной христианской антропологии смерть человека наполнена глубочайшим метафизическим смыслом, и понимание смерти и вечности бытия неразрывно с пониманием того, что наше существование обусловлено не только естественной природой человека с ее психосоматическими свойствами. Страх смерти для христианина объясняется тем, что физическая смерть человека – не отдельное «природное явление», она свидетельствует «о нарушенном единстве, об одиночестве человека, о его отчужденности от источника и цели своего бытия»[121]. Подлинно христианское понимание смерти и вечности раскрывается в понятии «тайнорождение в смерти», которое использует И.А.Ильин. Раскрывая его, он пишет: «Смерть должна быть увенчанием жизни. Она должна явиться таким концом, в котором уже сияло бы начало нового восхождения. Она должна быть последним шагом земного очищения, последним духовным испытанием и возрастанием человека, последним вопросом духовного познания и духовной любви, обращенным к Богу». Именно поэтому борьба за бессмертие, как задача новых технологий, представляет собой чудовищный симбиоз несовместимых в теоретическом отношении представлений и идей. При этом широко используется христианская идея о непримиримости со смертью. Но так понимаемая непримиримость связывается с трактовкой смерти как полного прекращения какого бы то ни было существования. При этом речь идет исключительно о бессмертии тела, сущность человека сводится к его телесности. С позиций христианской антропологии это методологически некорректно. Радение о бессмертии тела вплотную подводит к признанию практического использования человека человеком, к борьбе между индивидами за жизнь и здоровье. Бессмертие тела понимается как состояние человека в периодически повторяемой, но вечной процедуре замены вышедших из строя органов органами клонированными, «лабораторными». Но такое бессмертие есть лишь бегство от смерти. Речь идет о видоизмененной форме инстинкта самосохранения, и при этом самосохранение понимается как высшая цель, для достижения которой все средства хороши. Такое «бессмертие» разрушает нравственное сознание, а вместе с ним и нравственное устроение жизни, и саму жизнь.

Смерть и умирание в христианской культуре – это не формальное завершение жизни, а чрезвычайно значимая стадия жизни. Метафизический смысл смерти раскрывает каждому человеку его долг перед человеком умирающим, определяет особое значение и ответственность медицинского персонала, работающего с престарелыми пациентами. Тем не менее в современной культуре набирают силу весьма настораживающие тенденции. В современной социологии все чаще используется понятие «социальные паразиты», содержание которого определяет в первую очередь такой слой населения, как старики. Например, исследователь Д.Джори констатирует распространение такой оценки в итальянской социологии[122]. Под влиянием таких идей для многих практически целесообразной и оправданной будет выглядеть своеобразная медицинская коррекция (например, на уровне распределения дефицитных ресурсов здравоохранения) нежелательных и обременительных для общества социальных явлений. Подобная социально-прагматическая целесообразность тесно связана с негативными моральными тенденциями в медицине.

«Плохое обращение со стариками все чаще констатируется медицинскими и социальными службами», – заявляет Всемирная медицинская ассоциация в «Декларации о жестоком обращении с пожилыми людьми и стариками», принятой 41-й Всемирной медицинской ассамблеей (Гонконг, 1989). Согласно данной Декларации, жестокость по отношению к пожилым людям и старикам проявляется в различных формах. Сегодня к понятиям физического, психологического и материального унижения добавляется медицинское унижение. Проблема унижения стариков все чаще попадает в сферу внимания медицинской общественности. Основанием распространения подобной тенденции является признание классификации пациентов по их «социальной значимости». Критерием данной классификации является социально-экономическая целесообразность, согласно которой пожилые люди, отягощенные различными хроническими заболеваниями, старики, лица с необратимой физической и психической патологией составляют категорию «неперспективных пациентов». На уровне реального контакта такого пациента и врача типичными являются, например, сугубо формальный характер процесса постановки диагноза, отсутствие учета повышенной инверсии переживаний гериатрических больных, ограничение прав пожилых людей и стариков в распределении лекарственных средств, органов для пересадки и т. п.

Углубление знаний врачей и других медицинских специалистов об отношении к старости в христианской антропологии, типологически близкой к медицинской этике, – первый шаг к утверждению христианских ценностей в обществе.

Отношение к старикам в императиве любви
и критерий профессионализма

В основе профессиональной врачебной этики лежит принцип доброжелательности, милосердия по отношению к пожилым людям и старикам. Данная идеальная норма отношения человека к человеку, изначально ориентированная на любовь, заботу, помощь, поддержку, непосредственно связана с практическим отношением врача к больному человеку, которое должно выстраиваться независимо от его расовой, этнической, национальной принадлежности, возрастных характеристик, социального, экономического и иного положения. Эта специфическая способность любить каждого пациента в профессиональной врачебной сфере является реальным критерием и для выбора профессии, и для определения меры врачебного искусства. «Где любовь к людям, – писал Гиппократ, – там любовь и к своему искусству»[123]. Фокусом, средоточием подлинного этического отношения к пациенту, эталоном профессионализма является отношение к особо беспомощным пациентам, специальную категорию среди которых составляют дети и старики. Данный принцип, как этическая норма социальных отношений, формировался под влиянием понимания сущности человека и человеческих отношений в христианской антропологии с первых веков нашей эры.

Ключом к пониманию человека и человеческого бытия в христианской антропологии являются формы отношения человека к Богу и к другому человеку, которые в свою очередь чрезвычайно значимы: они определяют самосознание, судьбу человека. Такая значимость возводит основную форму этих отношений – любовь – в ранг императива. Христианская любовь в идеале расширяется до любви к врагам: Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?.. И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? (Мф 5, 46, 47). Качественная определенность отношения к старикам в императиве любви состоит в направленности воли врача к благу пациента, осуществляемой в доброделании врача. Врачевание – это осмысленное, социально организованное осуществление добра и, в связи с этим, одна из уникальных человеческих профессий, смысл и назначение которой предельно сближены с христианскими ценностями человеколюбия, милосердия. Это во многом определяет социальное доверие к врачу. «Такова сила милосердия: оно бессмертно, нетленно и никогда не может погибнуть»[124]. Всякое даяние доброе... нисходит свыше, от Отца светов (Иак 1, 17).

«Даяние доброе» и человеколюбие врача находят свое проявление в его деятельности в домах престарелых и хосписах. Несмотря на различия в условиях и формах организации данной помощи, объемах государственного финансирования в разных странах, общество делегирует медицинским работникам выполнение функции социальной опеки над престарелыми людьми. Врачи и социальные работники данного профиля берут на себя исполнение обязанностей родных (детей и родственников) по уходу за престарелыми больными людьми. Решение чрезвычайно важной социальной задачи – заботы о бездетных, одиноких стариках – в условиях нашей цивилизации, для которой эффективность деятельности (экономической, социальной и т. п.) является высшей мерой ценности человека, имеет тенденцию превратиться в специальную форму социальной изоляции стариков, даже имеющих благополучных детей. Данная тенденция, как вариант возможного будущего существования большинства пожилых людей, усиливает чувство страха и обреченности на одиночество. Одиночество – осевая проблема современной старости, которая выявляет связь духовной и социальной жизни. Современные социальные и медицинские службы обеспокоены неутешительной статистикой. Особенностью России является накопление одиноко проживающих людей пожилого и старческого возраста: это 20% возрастной группы от 60 лет и старше. Заброшенность и одиночество стариков (их численность особенно высока на селе) – опасное духовное явление. В христианской антропологии одиночество, это переживание отсутствия любви к себе и к другим, – одно из последних и сильнейших искушений человека в конце его жизни.

Знания о человеческой природе и многовековой нравственный опыт, накопленный христианской антропологией, может и должен использоваться врачами-профессионалами в их повседневной работе с больными стариками, в рекомендациях родным и близким престарелых пациентов – им во благо и себе во спасение.

      

МЕДИЦИНА – ФАКТОР РИСКА

«Комитет по вопросам этики в области охраны здоровья граждан» получил права гражданства в России в июле 1993 года, когда ВС РФ принял закон «Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан». В новый закон включена статья 16, юридически закрепляющая существование этических комитетов. Этический комитет – это новая организация в здравоохранении, задача которой – морально-этическое регулирование биомедицинских исследований и медицинской практики с целью предотвращения последствий, неблагоприятных для человеческой жизни и здоровья.

В 1993 году статья 16 вряд ли воспринималась как долгожданный регулятор работы комитетов в России. К этому времени они исчислялись единицами, да и основной их задачей было визирование научно-исследовательских работ, выходящих в России, для Запада, где на основании Хельсинской декларации Всемирной медицинской ассоциации (1976) этическое обеспечение медицинских исследований уже давно стало обязательным. Таким образом, в 1993 году статья 16 отражала, скорее, существующую практику здравоохранения в западных государствах, нежели реальную ситуацию в отечественном здравоохранении.

В 1994 году состоялась Всероссийская научно-практическая конференция «Этический контроль биомедицинских исследований». Это была одна из первых встреч специалистов биомедицинского профиля в России, на которой всесторонне обсуждались пограничные аспекты медицинской практики и медико-биологических исследований. Пограничные – в смысле существования предельных границ воздействия на человеческую жизнь. Речь шла о растущей агрессивности многих современных диагностических и лечебных методик, о нелегальном проведении некоторыми западными фирмами испытаний лекарственных препаратов в нашей стране и на наших гражданах (это, между прочим, позволяет фирмам экономить немалые деньги, поскольку в собственной стране соблюдение жестких норм требует больших затрат).

Представленным на конференции докладам соответствовали и основные выводы специалистов: «медицина превращается в фактор риска для жизни»; «безответственное применение новейших методов лечения превращает современную терапию в деятельность, значительно более опасную, чем хирургия»; этико-правовая безответственность лечебной практики оборачивается «гулаговским бесправием пациентов». Конференция выявила, что, во-первых, отсутствие реальных этико-правовых регуляторов защиты прав пациентов, бедственное экономическое положение системы здравоохранения – это максимально комфортная среда для злоупотреблений в здравоохранении. Во-вторых, реальная ситуация в отечественном здравоохранении настоятельно требует организации морально-этического регулирования медицинской практики с целью предотвращения последствий, неблагоприятных для человеческой жизни и здоровья. И, в-третьих, что этические комитеты – возможная и необходимая форма такой организации. Таким образом, оказалось, что статья 16 весьма значима и для отечественного здравоохранения. При этом нельзя не обратить внимание на положение о составе этических комитетов в статье 16: «В состав комитетов (комиссий) по вопросам этики в области здоровья граждан входят лица, представляющие интересы общественности, включая специалистов по медицинской этике, юристов, деятелей науки и искусства, представителей духовенства, профессиональных медицинских ассоциаций, профессиональных союзов и других общественных объединений». Предусматриваемое данным положением представительство общественности является гарантией полноценной защиты прав и интересов пациентов, ибо права и интересы врача и пациента не всегда совпадают. И не только в условиях рыночных отношений, которые превращают сферу здравоохранения в сферу услуг, а пациента – в потребителя с естественным набором его рыночных интересов, но и в условиях существования медицины как развивающегося знания, одной из форм которого является эксперимент. Ведь при проведении исследования интересы врача-исследователя и пациента-испытуемого расходятся. Участие человека в исследованиях может создавать угрозу для здоровья, жизни, для его прав, достоинства и благополучия. Возникает задача защиты пациента от риска, который неизбежно сопровождает экспериментальную науку, коей является современная медицина. Неслучайно в Хельсинской декларации ВМА (раздел «Основные положения») зафиксировано основное требование к членам этических комитетов: «члены комиссии должны быть независимы от лиц, производящих исследования, и спонсора исследования». Именно независимость обеспечивает такое важное отношение, как доверие людей и общества в целом к современной медицине. Наличие в статье 16 положения о необходимости представительства священства в этических комитетах не случайно. Священство на протяжении всей истории развития человечества всегда обладало высоким уровнем социального доверия, основой которого являются не столько личные качества священнослужителей, сколько само предназначение Церкви как социального института, призванного хранить и охранять моральные ценности и нравственные регуляторы общественной и индивидуальной жизни.

Как же выполняется законодательство Российской Федерации о этических комитетах? В настоящее время зафиксировано существование целого ряда этических комитетов: это Национальный комитет по биоэтике при Президиуме РАН, комитеты при Президиуме РАМН, при Российской медицинской ассоциации, при Ассоциации врачей России, Совет по биомедицинской этике при Московской Патриархии, Этический комитет при Министерстве здравоохранения РФ. После принятия Закона РФ «О лекарственных средствах» в соответствии с 37-й статьей был создан комитет по этике при Федеральном органе контроля лекарственных средств.

Помимо перечисленных «центральных» комитетов растет количество региональных и локальных этических комитетов при медицинских учреждениях, в которых проводится работа с иностранными фирмами по клиническому испытанию лекарственных средств. Возникает вопрос: кто создает эти комитеты? Как правило, при создании локальных комитетов доминирует личностный подход. Их создает тот, кто заинтересован в организации клинических испытаний. Тот же, кто их создает, и составляет список членов. В него включаются люди, лично известные учредителю, то есть те, кто, по его мнению, будут полезны в работе. И здесь вопрос об учредителе смыкается с вопросом о независимости, а, следовательно, и о компетентности и легальности данных комитетов. В работе всех ли этих комитетов принимают участие представители общественности и священство? Это неизвестно, потому что учет существующих комитетов не ведется, работа их не контролируется.

Тем не менее существуют комитеты, где священство, согласно «Основам законодательства...», включено в состав этических комитетов. Это – Национальный комитет по биоэтике при Президиуме РАН, Комитет по этике при Президиуме РАМН, Этический комитет при Минздраве, Этический комитет РГМУ. О чем же свидетельствует практика участия священства в работе этических комитетов? Можно дать три ответа на этот вопрос.

1. Само участие священства воспринимается членами этических комитетов как дань моде, а не как гарантия независимости этических комитетов и гарантия защиты прав пациентов.

2. Участие это осуществляется исключительно dejure, а не de facto.

3. Процедура принятия решения простым большинством полностью блокирует реальное влияние позиции священства на принимаемое решение. Так, например, при голосовании вопроса об абортах на этическом комитете Минздрава РФ именно данная процедура автоматически превратила отрицательную позицию Церкви в согласительную, то есть направленную на поддержку политики дальнейшей легализации абортов в России. В связи с этим для священства реальным становится вопрос о смысле и целесообразности участия в работе этических комитетов. При процедуре, регламентирующей принятие решения простым большинством, участие священства – не только бессмысленная трата времени и сил, но и возможность оказаться в провокационной ситуации, нанести реальный ущерб моральному и социальному авторитету Церкви. Тем не менее данную ситуацию можно изменить при процедуре, широко распространенной в международной практике, которая предполагает принятие решения только при единогласном голосовании.

При обсуждении вопроса об этических комитетах нельзя забывать, что в мировой практике четко различаются два типа этических комитетов. Первый тип – это комитеты, дающие «добро» на проведение экспериментов и клинических испытаний. Их главная отличительная черта – то, что они принимают решения обязывающего характера, одобряют либо запрещают эксперимент или испытание. Особое внимание они обязаны уделять экспериментальным испытаниям, организуемым и финансируемым зарубежными фирмами, которые должны быть обеспечены надлежащим контролем. Второй тип – так называемые больничные этические комитеты, деятельность которых носит преимущественно рекомендательный характер. Они призваны регулировать взаимоотношения как между пациентами и персоналом медицинского учреждения, так и внутрипрофессиональные взаимоотношения медицинских работников, а также вести просветительскую работу в отношении прав пациентов, их родственников и медиков. Конечно же, в обоих случаях комитеты должны обладать реальной независимостью, которая не может быть обеспечена без обязательного участия в их работе тех, кто не связан с данным учреждением.

Число этических комитетов растет. Как же они должны соотноситься друг с другом, в частности, в возможных ситуациях принятия противоположных решений? В мире существует два подхода к решению этих вопросов, которые условно можно назвать американским и европейским. Для американского подхода характерен минимум координации и соподчинения. Напротив, во многих европейских странах этические комитеты образуют упорядоченную организацию, начиная от комитета при органах центральной власти, через комитеты, действующие на региональном уровне, до комитетов при отдельных учреждениях. При всей целесообразности государственного регулирования взаимоотношений между людьми и их группами, его введение вызывает некоторые сомнения: в памяти многих сохранились воспоминания о парткомах, которые выполняли функции государственного управления профессиональной, моральной и даже правовой деятельностью. Тем не менее в нынешних российских условиях, когда механизмы этического контроля только-только начинают формироваться, не имея ни достаточного методического оснащения, ни серьезно выверенного опыта, европейский путь предпочтительнее американского. Среди специалистов в области организации здравоохранения существует мнение о необходимости создания центрального координационного комитета по вопросам этики при президенте РФ.

Совокупность перечисленных объективных процессов и условий выявляет предназначение этических комитетов как социальной формы практической биоэтики, основной целью которых, в частности, является регулирование отношений в области здравоохранения с целью защиты интересов врача и пациента от негативных тенденций, препятствующих главной задаче медицинской деятельности – задаче преодоления заболеваний и сохранения жизни и здоровья человека. Общество в целом и государственные органы здравоохранения в частности не могут не быть заинтересованы в работе этических комитетов. Но качество этой работы должно вызывать доверие общества. Именно поэтому, если медицинское сообщество заинтересовано в создании благоприятной среды социального доверия к институту здравоохранения, то привлечение независимых участников, в том числе и священства, к работе этических комитетов является необходимым для этого условием. Но здесь возникает еще одна проблема – проблема информационной и образовательной готовности священства к полноценному, квалифицированному участию в данной работе. Поэтому не случайно Совет по биомедицинской этике Московского Патриархата в заявлении «Об этических комитетах в Российской Федерации» рекомендует «с целью повышения уровня квалифицированного участия священников в работе этических комитетов просить Учебный комитет РПЦ о введении в систему образования священства РПЦ факультативного изучения предмета "Биомедицинская этика"»[125].

Одним из современных критериев оценки благополучия государства является то, в состоянии ли оно обеспечивать охрану здоровья своим гражданам и каким образом. Принцип справедливости в здравоохранении сегодня непосредственно связан не только с правом человека на охрану здоровья, но и с тем, как обеспечивается это право, в какой мере обеспечивается социальная защита человека в области здравоохранения. Продуманная организация деятельности этических комитетов может рассматриваться как реальное средство совершенствования системы отечественного здравоохранения.

 

 

«ИСКУССТВЕННЫЙ ОТБОР» ДЛЯ СТРАЖДУЩЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Однажды Андрей Вознесенский назвал Мартина Хайдеггера «последним коренным зубом европейской мудрости». Именно Хайдеггер в середине XX века заявил о безрелигиозности как главном признаке современной культуры, ссылаясь при этом на авторитет Ницше, который еще в конце XIX столетия мучительно ярко рассуждал о «смерти Бога». Вот и в конце XX века в России авторитетные исследователи говорят нам, что «пора осознать, что мы вступили в постхристианскую эру и переживаем процесс, обратный тому, который переживало человечество при вхождении христианства в историю»[126].

Однако позволим себе усомниться в авторитетах. Сомнение – это не только свидетельство привередливого характера. Со времен Декарта сомнение – признанный метод любого научного исследования. Подвергнем же сомнению точность понятия «постхристианская эра».

В I веке по Р.Х. христианство вошло в историю. Но это вхождение так изменило европейскую культуру, что до сих пор вне христианства она не может быть понята в ее существе и смысле. Практически в одно время с Хайдеггером В.В.Зеньковский писал: «Не следует забывать, что европейская культура, при всей сложности своего состава, была и остается доныне христианской культурой – по своим основным задачам и замыслам, по своему типу: из христианства она преимущественно выросла, его упованиями и идеалами она питалась, в христианстве обрела она свои духовные силы и от него взяла любовь к свободе, чувство ценности личности»[127]. Даже само умаление роли христианства в современной культуре фиксируется понятиями, от христианства происходящими, с ним связанными и определяющими себя через отношение к христианству: «безрелигиозная культура», «постхристианская эра».

В то же время нельзя отрицать, что за понятием «постхристианская эра» нет никакой реальности. Напротив, за этим понятием стоит та сложность состава, которая была и остается доныне в культуре. Современная ситуация – это не постхристианство, а вновь или «вечно возвращающееся» противостояние христианства и язычества. Христианство на протяжении своей истории никогда не выходило из этого противостояния. Менялись лишь его виды, степень остроты и масштабы.

Не раз в истории европейской культуры это противостояние принимало предельные формы, например, в I–III веках, в эпоху Реформации, во время Второй мировой войны и т. д. Близка к этому пределу и современная культура. Особенно ярко этот предел проявляет себя в утонченной неоязыческой форме, в идее спасения планеты от угрозы демографической катастрофы. Хочется отметить, что этот частный пример на самом деле из разряда стержневых. Он обнаруживает, что такое явление, как управление демографическими процессами, столь типичное для «постхристианской эры», на самом деле имеет обратную силу, а именно – свидетельствует о жизненности христианства.

В чем же суть демографической проблемы? Прежде всего в том, что численность населения планеты увеличивается. Демографы подсчитали, что в конце первого тысячелетия (1000 год) численность населения нашей планеты составляла примерно 250-275 млн. человек. В конце второго тысячелетия (2000 год) она приблизилась к 6 млрд. человек. При этом в конце XIX века она составляла 1171 млн. человек, в 1960 году – 3 млрд. человек. В чем причины такой динамики? Для многих ответ прост: это следствие успехов медицины и миротворческой политики.

Действительно, питаясь мощным энергическим потенциалом христианских ценностей святости жизни, милосердия, делания добра, наука, в частности медико-биологическое знание, к началу XX века приблизилась к ликвидации постоянно угрожавших человечеству факторов риска: эпидемий, инфекционных заболеваний. Достижения медицинской науки снижают детскую смертность, приводят к росту продолжительности жизни. Нейтрализация еще одной угрозы человечеству, войн, с помощью политических мирных средств урегулирования международных отношений – второе мощное основание происходящих демографических процессов.

Кто станет отрицать значение и важность демографических сведений при выработке стратегии и тактики экономической и социальной политики государства? Но как велик соблазн, признав это, сделать следующий шаг и выйти на уровень управления демографическими процессами! А если при этом принять известный аргумент языческой культуры (Аристотель «Политика»), что во всех твоих бедах, в частности в снижении уровня жизни, виноват ближний, в данном случае за то, что его так много, то выход на этот уровень получает оправдание, вольное или невольное. Пугало демографической катастрофы начинает формировать веру в спасительность рационального планирования рождаемости.

Позже ученые подсчитают, что, учитывая возможные достижения науки и техники, среднюю урожайность сельскохозяйственных культур, научно обоснованные нормы питания, наша планета может прокормить в шесть раз больше людей, чем живет на ней в начале третьего тысячелетия. Все сказанное относится в равной мере и к энергетическим ресурсам (по прогнозам ООН)[128]. Дело не в количестве энергии, продовольствия и других благ, а в справедливости их распределения, то есть в мере нравственности человеческих отношений. И стремиться надо к совершенствованию нравственных отношений, а не к созданию программ планирования численности населения по регионам, с помощью которых можно выйти на существенное снижение рождаемости. Но этот голос жизни заглушается какофонией «выживания». Многие не слышат, не различают еще ее основной темы. Многие еще не воспринимают происходящего под благозвучие речей о благосостоянии страждущего человечества, не слыша фальши при их сочетании с идеей искусственного отбора. Тем не менее для многих уже очевидна связь идеи искусственного отбора с идеей «смерти Бога». Именно эти идеи задают тон всем новым биомедицинским технологиям. Генетика просчитывает и выявляет человеческую неполноценность; искусственное оплодотворение работает с генетически отобранным материалом; критерием отбора в трансплантации становится перспективность пациента в широком смысле; понятие «медицинское планирование семьи» означает аборт, контрацепцию, стерилизацию; пренатальная диагностика все чаще становится основанием евгенических абортов, реализующих на практике искусственный отбор. Новая медицинская практика ставит культуру перед фактом целесообразности введения новых критериев смерти для человека с бьющимся сердцем, новых прав человека на легкую и достойную смерть и т. д. и т. п.

В демографической калькуляции люди, точнее их количество и качество, становятся основным средством расчета параметров выживания цивилизации. Но если официальная медицина, скорее, невольно подчинена логике выживания, как правило, «не ведая, что творит», то сатанинские секты вольны проповедовать любые античеловеческие идеи. «Спаси планету – убей себя!» – основной догмат «Церкви эвтаназии», явившей себя миру в 1992 году в Бостоне (США). Основателем-основательницей этой секты стал (стала) транссексуал Хрис Корда. Посетившая ее (его) «информация» предвещала экологическую катастрофу от непомерной репродуктивной активности человечества. Отсюда и основная заповедь – «не размножайся». Определены и пути к «спасению». Это – самоубийство, аборты, каннибализм и содомия. Именно это может спасти Землю от катастрофы и восстановить утраченное биологическое равновесие в природе. С точки зрения Корды, право на достойную смерть (принцип эвтаназии) должно стать абсолютно легальным и распространяться не только на безнадежных больных, но и на любого нормального человека. Аборты не просто должны быть разрешены, но и должны быть признаны морально позитивным актом. Людоедство ничуть не страшнее поедания людьми крупных млекопитающих. Наконец, содомия должна приобрести преимущественный по отношению к гетеросексуальности статус нормы.

«Новое экологическое мышление» исповедуют около ста человек, принадлежащих к центральной церкви в Бостоне, несколько тысяч сторонников на уровне кибернетической конгрегации и множество сочувствующих во всех штатах, а также в Италии, Латвии. Таких людей немного, но не это главное. Главное – то, что это явление совсем не ново: ведь по сути это возвращение языческого культа Молоха (конец 1-го тысячелетия до Р. X.), ритуал поклонения которому заключался в принесении человеческих жертв, особенно детей, а также в кастрации. «Церковь эвтаназии», рациональное управление демографическими процессами – это новые и чрезвычайно яркие одежды старой логики противостояния жизни и смерти, а не признак постхристианства. И чем откровенней это противостояние, тем больше оснований для выбора каждого из нас: Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое (Втор 30, 15, 19). И до тех пор, пока человеческий разум способен воспринимать эти слова, мы живем в христианскую эру.

 

 

ОСВОБОДИВШИЕСЯ ПАЦИЕНТЫ

В первую неделю Великого поста в некоторых церквах совершается чин Торжества Православия, который предполагает провозглашение главных догматов Православия, молитвы об обращении заблуждающихся и сохранении верных в истинном исповедании, а также провозглашение анафемы еретикам. Этот праздник, восходящий к IX веку, является символом охранительной роли Православия в современном мире.

XX век ознаменован провозглашением равенства всех вероучений – традиционных и экстравагантно-новаторских, многочисленных и малочисленных, независимо от меры и степени присущих им заблуждений. Главное – это наличие выраженной претензии на обладание истиной, это то, что новая группа счастливых ее обладателей зафиксирована, зарегистрирована и представлена как юридическое лицо на торжественном пиру.

Сочетание слов «пир», «обладание истиной», «торжество», «равенство» вызывает устойчивую ассоциацию с описанием обеда в рассказе Эдгара По «Система доктора Смоля и профессора Пьерро». За этим обедом захватившие власть пациенты загородной психиатрической лечебницы, заключив медицинский персонал в изоляторы, торжествуя, празднуют свое освобождение. Наконец-то всякий может высказаться. Но слова каждого из участников обеда совершенно непонятны, никак не связаны между собой. И все бы хорошо, но именно пребывание каждого из них в своей тотальной субъективности, в своем образе мира, в своей истине лишает их возможности понять друг друга. Их освобождение иллюзорно, а объединение зыбко и обречено на провал из-за отсутствия единомыслия, то есть понимания ценности связи времен и смыслов, которая не подвластна никакой субъективности, как бы претенциозна она ни была.

Двухтысячелетняя традиция Православия является для общества не экзотическим элементом, но его сущностью, основанием его существования. В силу этого не напоминает ли плюралистическое демократическое общество, принимающее всякую «истину», всякое «право», сообщество «освободившихся пациентов», демонстрирующее свое собственное нездоровье, по причине устойчивой неспособности отторгнуть ложь и заблуждение?

Медицинские аналогии в данном случае, к сожалению, – не разновидность «игры в бисер», не литературный прием. Общество образуют люди, оно живет ими, их здоровьем, оно страдает их недугами и болезнями. Общая патология, изучающая «наиболее общие, то есть свойственные всем болезням, закономерности их возникновения, развития и исходов», определяет болезнь как «состояние, обусловленное нарушением структуры и функций организма и его реакции на эти нарушения»[129]. Сектантство с его стремлением к субъективистской замкнутости и враждебностью к Церкви – это явная угроза общественному психическому здоровью или, используя терминологию известных патологов, форма «нарушения структуры и функций» общественного организма. Как хотелось бы, чтобы общество нашло в себе силы отреагировать на эти нарушения, противостоять падению в «разномыслие», в замкнутость права на «субъективную истину», и уж если не отличить ложь от истины, то, по крайней мере, довериться инстинкту самосохранения.

Например, детскому инстинкту самосохранения. На международном конгрессе «Психоанализ и современная наука» (Москва, 1992) в одном из докладов анализировался психологический эксперимент, проведенный в ряде французских общеобразовательных школ. Исследовалась одна из «антипсихиатрических методик» (отказ от принудительной изоляции психически неполноценных детей), которая базировалась на признании права каждого человека на свой образ мира. Первоначальный опрос школьников (основной вопрос: «Чего вы больше всего боитесь?») дал весьма типичные результаты: войны, смерти родителей, землетрясения и т. д. Повторный аналогичный опрос проводился после того, как в классы дополнительно были помещены умственно отсталые дети с различного рода психическими отклонениями. В итоге первую позицию среди возможных фобий занял страх сойти с ума, страх оказаться навсегда погруженным в свой образ мира и потерять, таким образом, способность быть понятым и понимать других, способность, которая реализуется с помощью объективных смыслов и значений, традиционных ценностей и моральных норм.

Права и роль традиции, а именно сохранение христианского образа мира, образа жизни, образа человека, – не чей-то каприз, а насущная нужда человечества, вопрос о самом существовании которого ныне стоит крайне остро.

 

ПОЧЕМУ НЕ СМЕРТЕЛЬНОЙ ОКАЗАЛАСЬ БОЛЕЗНЬ ЛАЗАРЯ?

Среди Божиих угодников Лазарь занимает особое место. Каждому верующему человеку известно его чудесное воскрешение из мертвых, явившее славу Божию. Русский народ увековечил в своем языке имя Лазаря, связав с ним название лечебниц. Лазареты, уже в древности собиравшие под свой кров больных и страждущих, стоят у истоков современных больниц да и всей социальной системы здравоохранения.

Не нужно быть врачом, чтобы знать, что многочисленные человеческие болезни делятся на две группы – излечимые и неизлечимые. Не надо быть врачом, чтобы знать, что порой и простая простуда может оказаться смертельной. Так что же означают слова Спасителя, Который, зная, что Лазарь болеет и умрет, тем не менее говорил, что его «болезнь не к смерти»? Эти слова Христа означают прежде всего то, что смерти нет для верующих в Христа: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин 11, 25, 26). «Болезнь не к смерти» – любая болезнь человека, верующего в воскресение и жизнь.

Болезнь к смерти – любая болезнь верующих в смерть. Парадоксально, но в свою смерть, так же, как и в бессмертие, можно только верить – ибо нет ничего более невидимого и, в буквальном смысле слова, менее очевидного для человека, чем его собственная смерть. Долгое время на земле люди были верующими в смерть. И Лазарь был в их числе. Но ему первому было суждено увидеть и собственную смерть, и «славу Божию» – освобождение от смерти. По преданию, после своего воскрешения Лазарь прожил еще 30 лет и был епископом на Кипре. Кипрская Православная Церковь хранит благочестивую и назидательную легенду о своем епископе. В юности своей Лазарь был любим многими людьми за добрый, легкий и веселый нрав. Его особенно любил и Христос. Евангелие повествует, что Иисус прослезился (Ин 11, 35) и, скорбя внутренне (Ин 11, 38), пришел ко гробу его. Природное остроумие сочеталось в Лазаре с отзывчивостью, незлобивостью, добродушием. Его часто приглашали в гости: он был общителен и приветлив – «душа компании», как сказал бы современный человек. Легенда повествует, что после своего воскрешения Лазарь очень изменился. Как? Он уже никогда не улыбался. То, что он увидел в своей смерти, 30 лет не оставляло его ни на минуту – так же, как и воскресение из мертвых, которое он пережил. Болезнь Лазаря не была смертельной: он достиг святости и обрел вечную жизнь. Пусть ничто не омрачит и нашу веру в нее.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЯ

1        ИЗ  «ОСНОВ  СОЦИАЛЬНОЙ  КОНЦЕПЦИИ  РУССКОЙ
ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ»

(Принята Освященным Архиерейским
Собором Русской Православной Церкви
13-16 августа 2000 года)

 

X.  Вопросы личной, семейной и общественной нравственности

Х.1. Различие между полами есть особый дар Творца созданным Им людям. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их (Быт 1, 27). Будучи в равной степени носителями образа Божия и человеческого достоинства, мужчина и женщина созданы для целостного единения друг с другом в любви: Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть (Быт 2, 24). Воплощая изначальную волю Господа о творении, благословенный Им супружеский союз становится средством продолжения и умножения человеческого рода: И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею (Быт 1, 28). Особенности полов не сводятся к различиям телесного устроения. Мужчина и женщина являют собой два различных образа существования в едином человечестве. Они нуждаются в общении и взаимном восполнении. Однако в падшем мире отношения полов могут извращаться, переставая быть выражением богоданной любви и вырождаясь в проявление греховного пристрастия падшего человека к своему «я».

Высоко оценивая подвиг добровольного целомудренного безбрачия, принимаемого ради Христа и Евангелия, и признавая особую роль монашества в своей истории и современной жизни, Церковь никогда не относилась к браку пренебрежительно и осуждала тех, кто из ложно понятого стремления к чистоте уничижал брачные отношения.

Апостол Павел, лично для себя избравший девство и призывавший подражать ему в этом (см.: 1 Кор 7, 8), тем не менее осуждает лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак (1 Тим 4, 2–3). 51-е Апостольское правило гласит: «Если кто удаляется от брака не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил их, и таким образом, хуля, клевещет на создание, – или да исправится, или да будет извержен из священного чина и отвержен от Церкви». Его развивают 1-е, 9-е и 10-е правила Гангрского Собора: «Если кто порицает брак и гнушается женою верною и благочестивою, с мужем своим совокупляющеюся, или порицает оную как не могущую войти в Царствие [Божие], да будет под клятвою. Если кто девствует или воздерживается, удаляясь от брака, как гнушающийся им, а не ради самой красоты и святыни девства, да будет под клятвою. Если кто из девствующих ради Господа будет превозноситься над сочетавшимися браком, да будет под клятвою». Священный Синод Русской Православной Церкви в определении от 28 декабря 1998 года, ссылаясь на эти правила, указал на «недопустимость негативного или высокомерного отношения к браку».

 

Х.2. Согласно римскому праву, легшему в основу гражданских кодексов большинства современных государств, брак является соглашением между двумя свободными в своем выборе сторонами. Церковь восприняла это определение брака, осмыслив его исходя из свидетельств Священного Писания.

Римский юрист Модестин (III век) дал следующее определение брака: «Брак есть союз мужчины и женщины, общность всей жизни, соучастие в Божеском и человеческом праве». В практически неизменном виде это определение вошло в канонические сборники Православной Церкви, в частности, в «Номоканон» патриарха Фотия (IX век), в «Синтагму» Матфея Властаря (XIV век) и в «Прохирон» Василия Македонянина (IX век), включенный в славянскую «Кормчую книгу». Раннехристианские отцы и учители Церкви также опирались на римские представления о браке. Так, Афинагор в своей Апологии к императору Марку Аврелию (II век) пишет: «Каждый из нас считает своей женою ту женщину, на которой он женат согласно законам». «Апостольские постановления», памятник IV века, увещают христиан «заключать брак в согласии с законом».

Христианство восполнило языческие и ветхозаветные представления о браке возвышенным образом союза Христа и Церкви. Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа (Еф 5, 22–33).

Для христиан брак стал не просто юридическим договором, средством продолжения рода и удовлетворения временных природных потребностей, но, по слову святителя Иоанна Златоуста, «таинством любви», вечным единением супругов друг с другом во Христе. Изначально христиане запечатлевали брак церковным благословением и совместным участием в Евхаристии, что являлось древнейшей формой совершения Таинства брака.

«Те, которые женятся и выходят замуж, должны вступать в союз с согласия епископа, чтобы брак был о Господе, а не по похоти», – писал священномученик Игнатий Богоносец. Согласно Тертуллиану, брак, «скрепленный Церковью, подтвержденный жертвоприношением – Евхаристией, запечатлевается благословением и вписывается на небесах Ангелами». «Необходимо призвать священников и молитвами и благословениями утвердить супругов в совместной жизни, чтобы... супруги в радости проводили жизнь, соединяемые помощью Божией», – говорил святитель Иоанн Златоуст. Святитель Амвросий Медиоланский указывал, что «брак должен быть освящаем покровом и благословением священническим».

В период христианизации Римской империи законность браку по-прежнему сообщала гражданская регистрация. Освящая супружеские союзы молитвой и благословением, Церковь тем не менее признавала действительность брака, заключенного в гражданском порядке, в тех случаях, когда церковный брак был невозможен, и не подвергала супругов каноническим прещениям. Такой же практики придерживается в настоящее время Русская Православная Церковь. При этом она не может одобрять и благословлять супружеские союзы, которые заключаются хотя и в соответствии с действующим гражданским законодательством, но с нарушением канонических предписаний (например, четвертый и последующие браки, браки в недозволительных степенях кровного или духовного родства).

Согласно 74-й новелле Юстиниана (538 год), законный брак мог заключаться как экдиком (церковным нотариусом), так и священником. Подобное правило содержалось в эклоге императора Льва III и его сына Константина V (740 год), а также в законе Василия I (879 год). Важнейшим условием брака оставалось взаимное согласие мужчины и женщины, подтвержденное перед свидетелями. Церковь не выражала протестов против такой практики. Лишь с 893 года, согласно 89-й новелле императора Льва VI, свободным лицам было вменено в обязанность заключать брак по церковному обряду, а в 1095 году император Алексий Комнин распространил это правило и на рабов. Введение обязательного бракосочетания по церковному обряду (IX–XI века) обозначало, что решением государственной власти все правовое регулирование брачных отношений передавалось исключительно в юрисдикцию Церкви. Впрочем, повсеместное введение этой практики не следует воспринимать как установление Таинства брака, которое искони существовало в Церкви.

Порядок, установленный в Византии, был усвоен и в России по отношению к лицам православного вероисповедания. Однако с принятием Декрета об отделении Церкви от государства (1918) бракосочетание по церковному чину лишилось юридической силы; формально верующим предоставлялось право принимать церковное благословение после регистрации брака в государственных органах. Однако на протяжении длительного периода государственного преследования религии совершение торжественного венчания в церкви фактически оставалось крайне затруднительным и опасным.

Священный Синод Русской Православной Церкви 28 декабря 1998 года с сожалением отметил, что «некоторые духовники объявляют незаконным гражданский брак или требуют расторжения брака между супругами, прожившими много лет вместе, но в силу тех или иных обстоятельств не совершившими венчание в храме... Некоторые пастыри-духовники не допускают к причастию лиц, живущих в "невенчанном" браке, отождествляя таковой брак с блудом». В принятом Синодом определении указано: «Настаивая на необходимости церковного брака, напомнить пастырям о том, что Православная Церковь с уважением относится к гражданскому браку».

Общность веры супругов, являющихся членами Тела Христова, составляет важнейшее условие подлинно христианского и церковного брака. Только единая в вере семья может стать домашней Церковью (Рим 16, 4; Флм 1, 2), в которой муж и жена совместно с детьми возрастают в духовном совершенствовании и познании Бога. Отсутствие единомыслия представляет серьезную угрозу целостности супружеского союза. Именно поэтому Церковь считает своим долгом призывать верующих вступать в брак только в Господе (l Кор 7, 39), то есть с теми, кто разделяет их христианские убеждения.

Упомянутое выше определение Священного Синода также говорит об уважении Церкви «к такому браку, в котором лишь одна из сторон принадлежит к православной вере, в соответствии со словами святого апостола Павла: неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим (1 Кор 7, 14)». На этот текст Священного Писания ссылались и отцы Трулльского Собора, признавшие действительным союз между лицами, которые, «будучи еще в неверии и не быв причтены к стаду православных, сочетались между собою законным браком», если впоследствии один из супругов обратился к вере (правило 72). Однако в том же правиле и других канонических определениях (IV Вс. Соб. 14; Лаод. 10, 31), равно как и в творениях древних христианских писателей и отцов Церкви (Тертуллиан, святитель Киприан Карфагенский, блаженный Феодорит и блаженный Августин), возбраняется заключение браков между православными и последователями иных религиозных традиций.

В соответствии с древними каноническими предписаниями, Церковь и сегодня не освящает венчанием браки, заключенные между православными и нехристианами, одновременно признавая таковые в качестве законных и не считая пребывающих в них находящимися в блудном сожительстве. Исходя из соображений пастырской икономии, Русская Православная Церковь как в прошлом, так и сегодня находит возможным совершение браков православных христиан с католиками, членами Древних Восточных Церквей и протестантами, исповедующими веру в Триединого Бога, при условии благословения брака в Православной Церкви и воспитания детей в православной вере. Такой же практики на протяжении последних столетий придерживаются в большинстве Православных Церквей.

Указом Святейшего Синода от 23 июня 1721 года было разрешено на вышеуказанных условиях совершение браков находящихся в Сибири шведских пленников с православными невестами. 18 августа того же года данное решение Синода получило подробное библейское и богословское обоснование в особом Синодальном послании. На это послание Святейший Синод ссылался и впоследствии при разрешении вопросов о смешанных браках в губерниях, присоединенных от Польши, а также в Финляндии (указы Святейшего Синода от 1803 и 1811 годов). В этих областях, впрочем, дозволялось более свободное определение конфессиональной принадлежности детей (временно такая практика иногда распространялась и на прибалтийские губернии). Наконец, правила о смешанных браках для всей Российской империи были окончательно закреплены в Уставе духовных консисторий (1883). Примером смешанных браков являлись многие династические бракосочетания, при совершении которых переход неправославной стороны в Православие не был обязательным (за исключением брака наследника Российского престола). Так, преподобномученица великая княгиня Елисавета вступила в брак с великим князем Сергием Александровичем, оставаясь членом Евангелическо-Лютеранской Церкви, и лишь позднее, по собственному волеизъявлению, приняла Православие.

 

Х.З. Церковь настаивает на пожизненной верности супругов и нерасторжимости православного брака, основываясь на словах Господа Иисуса Христа: что Бог сочетал, того человек да не разлучает... Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует (Мф 19, 6, 9). Развод осуждается Церковью как грех, ибо он приносит тяжкие душевные страдания и супругам (по меньшей мере одному из них), и особенно детям. Крайне беспокоит современное положение, при котором расторгается весьма значительная часть браков, особенно среди молодежи. Происходящее становится подлинной трагедией для личности и народа.

Единственным допустимым основанием развода Господь назвал прелюбодеяние, которое оскверняет святость брака и разрушает связь супружеской верности. В случаях разнообразных конфликтов между супругами Церковь видит свою пастырскую задачу в том, чтобы всеми присущими ей средствами (научение, молитва, участие в Таинствах) оберегать целостность брака и предотвращать развод. Священнослужители также призваны проводить беседы с желающими вступить в брак, разъясняя им важность и ответственность предпринимаемого шага.

К сожалению, иногда по причине греховного несовершенства супруги могут оказаться неспособными сохранить дар благодати, воспринятой ими в Таинстве брака, и уберечь единство семьи. Желая спасения грешников, Церковь дает им возможность исправления и готова после покаяния вновь допустить их к Таинствам.

Законы Византии, установленные христианскими императорами и не встречавшие осуждения Церкви, допускали различные основания для развода. В Российской империи расторжение брака на основании существующих законов производилось в церковном суде.

В 1918 году Поместный Собор Российской Православной Церкви в «Определении о поводах к расторжению брачного союза, освященного Церковью» признал в качестве таковых, кроме прелюбодеяния и вступления одной из сторон в новый брак, также отпадение супруга или супруги от Православия, противоестественные пороки, неспособность к брачному сожитию, наступившую до брака или явившуюся следствием намеренного самокалечения, заболевание проказой или сифилисом, длительное безвестное отсутствие, осуждение к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, посягательство на жизнь или здоровье супруги либо детей, снохачество, сводничество, извлечение выгод из непотребств супруга, неизлечимую тяжкую душевную болезнь и злонамеренное оставление одного супруга другим. В настоящее время этот перечень оснований к расторжению брака дополняется такими причинами, как заболевание СПИДом, медицински засвидетельствованные хронический алкоголизм или наркомания, совершение женой аборта при несогласии мужа.

В целях духовного воспитания врачующихся и содействия укреплению супружеских уз священники призываются к тому, чтобы в беседе, предшествующей совершению Таинства брака, подробно разъяснять жениху и невесте идею нерасторжимости церковного брачного союза, подчеркивая, что развод как крайняя мера может иметь место только в случае совершения супругами деяний, которые определены Церковью как поводы для развода. Согласие на расторжение церковного брака не может даваться ради угождения прихоти или для «подтверждения» гражданского развода. Впрочем, если распад брака является свершившимся фактом, особенно при раздельном проживании супругов, а восстановление семьи не признается возможным, по пастырскому снисхождению также допускается церковный развод. Церковь отнюдь не поощряет второбрачия. Тем не менее после законного церковного развода, согласно каноническому праву, второй брак разрешается невиновному супругу. Лицам, первый брак которых распался и был расторгнут по их вине, вступление во второй брак дозволяется лишь при условии покаяния и выполнения епитимии, наложенной в соответствии с каноническими правилами. В тех исключительных случаях, когда допускается третий брак, срок епитимии, согласно правилам святого Василия Великого, увеличивается.

Священный Синод Русской Православной Церкви в Определении от 28 декабря 1998 года осудил действия тех духовников, которые «запрещают своим духовным чадам вступление во второй брак на том основании, что второй брак якобы осуждается Церковью; запрещают супружеским парам развод в том случае, когда в силу тех или иных обстоятельств семейная жизнь становится для супругов невозможной». При этом Священный Синод постановил «напомнить пастырям о том, что в своем отношении ко второму браку Православная Церковь руководствуется словами апостола Павла: Соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит... Жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только в Господе (l Кор 7, 27–28, 39)».

 

Х.4. Особая внутренняя близость семьи и Церкви видна уже из того, что в Священном Писании Христос говорит о Себе как о женихе (см.: Мф 9, 15; 25, 1–13; Лк 12, 35–36), а Церковь изображается в качестве Его жены и невесты (см.: Еф 5, 24; Откр 21, 9). Климент Александрийский называет семью, как и Церковь, домом Господним, а святитель Иоанн Златоуст именует семью «малой Церковью». «Скажу еще и то, – пишет святой отец, – что брак есть таинственное изображение Церкви». Домашнюю Церковь образуют любящие друг друга мужчина и женщина, соединенные в браке и устремленные ко Христу. Плодом их любви и общности становятся дети, рождение и воспитание которых, по православному учению, является одной из важнейших целей брака.

Вот наследие от Господа: дети; награда от Него – плод чрева, восклицает Псалмопевец (Пс 126,3). О спасительности чадородия учит апостол Павел (см.: 1 Тим 2, 15). Он же призывает отцов: не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем (Еф б, 4). «Дети – не случайное приобретение, мы отвечаем за их спасение... Нерадение о детях – больший из всех грехов, он приводит к крайнему нечестию... Нам нет извинения, если дети у нас развращены», – наставляет святитель Иоанн Златоуст. Преподобный Ефрем Сирин учит: «Блажен, кто воспитывает детей богоугодно». «Истинный отец не тот, который родил, но тот, который хорошо воспитал и научил», – пишет святитель Тихон Задонский. «Родители главным образом ответственны за воспитание своих детей и вину за дурное воспитание их никому не могут приписывать, кроме себя», – проповедовал священномученик Владимир, митрополит Киевский. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, гласит пятая заповедь (Исх 20, 12). В Ветхом Завете непочтение по отношению к родителям рассматривалось как величайшее преступление (см.: Исх 21, 15, 17; Притч 20, 20; 30, 17). Новый Завет также учит детей с любовью слушаться родителей: Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу (Кол 3, 20).

Семья как домашняя Церковь есть единый организм, члены которого живут и строят свои отношения на основе закона любви. Опыт семейного общения научает человека преодолению греховного эгоизма и закладывает основы здоровой гражданственности. Именно в семье, как в школе благочестия, формируется и крепнет правильное отношение к ближним, а значит, и к своему народу, к обществу в целом. Живая преемственность поколений, начинаясь в семье, обретает свое продолжение в любви к предкам и отечеству, в чувстве сопричастности к истории. Поэтому столь опасно разрушение традиционных связей родителей с детьми, которому, к сожалению, во многом способствует уклад жизни современного общества. Принижение социальной значимости материнства и отцовства сравнительно с успехами мужчин и женщин в профессиональной области приводит к тому, что дети начинают восприниматься как ненужная обуза; оно также способствует отчуждению и развитию антагонизма между поколениями. Роль семьи в становлении личности исключительна, ее не могут подменить иные социальные институты. Разрушение семейных связей неизбежно сопряжено с нарушением нормального развития детей и накладывает долгий, в известной мере неизгладимый отпечаток на всю их последующую жизнь.

Вопиющей бедой современного общества стало сиротство при живых родителях. Тысячи брошенных детей, которые наполняют приюты, а иногда оказываются на улице, свидетельствуют о глубоком нездоровье общества. Оказывая таким детям духовную и материальную помощь, заботясь об их вовлечении в духовную и социальную жизнь, Церковь одновременно видит важнейший свой долг в укреплении семьи и в осознании родителями их призвания, что исключило бы трагедию брошенного ребенка.

 

Х.5. В дохристианском мире бытовало представление о женщине как о существе низшего порядка в сравнении с мужчиной. Церковь Христова во всей полноте раскрыла достоинство и призвание женщины, дав им глубокое религиозное обоснование, вершиной которого является почитание Пресвятой Богородицы. По православному учению, благодатная Мария, благословенная между женами (см.: Лк 1, 28), явила Собою ту высшую степень нравственной чистоты, духовного совершенства и святости, до которой смогло подняться человечество и которая превосходит достоинство ангельских чинов. В Ее лице освящается материнство и утверждается важность женского начала. При участии Матери Божией совершается тайна воплощения; тем самым Она становится причастной к делу спасения и возрождения человечества. Церковь высоко почитает евангельских жен-мироносиц, а также многочисленные лики христианок, прославленных подвигами мученичества, исповедничества и праведности. С самого начала бытия церковной общины женщина деятельно участвует в ее устроении, в литургической жизни, в трудах миссии, проповедничества, воспитания, благотворительности.

Высоко оценивая общественную роль женщин и приветствуя их политическое, культурное и социальное равноправие с мужчинами, Церковь одновременно противостоит тенденции к умалению роли женщины как супруги и матери. Фундаментальное равенство достоинства полов не упраздняет их естественного различия и не означает тождества их призваний как в семье, так и в обществе. В частности, Церковь не может превратно толковать слова апостола Павла об особой ответственности мужа, который призван быть «главою жены», любящим ее, как Христос любит Свою Церковь, а также о призвании жены повиноваться мужу, как Церковь повинуется Христу (см.: Еф 5, 22–23; Кол 3, 18). В этих словах речь идет, конечно же, не о деспотизме мужа или закрепощении жены, но о первенстве в ответственности, заботе и любви; не следует также забывать, что все христиане призваны к взаимному повиновению друг другу в страхе Божием (Еф 5, 21). Поэтому ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе. Ибо, как жена от мужа, так и муж через жену; все же – от Бога (l Кор 11, 11–12).

Представители некоторых общественных течений склонны принижать, а иногда и вовсе отрицать значение брака и института семьи, уделяя главное внимание общественно значимой деятельности женщин, в том числе несовместимой или мало совместимой с женской природой (например, работы, связанной с тяжелым физическим трудом). Нередки призывы к искусственному уравнению участия женщин и мужчин в каждой сфере человеческой деятельности. Церковь же усматривает назначение женщины не в простом подражании мужчине и не в соревновании с ним, а в развитии всех дарованных ей от Господа способностей, в том числе присущих только ее естеству. Не делая акцент лишь на системе распределения общественных функций, христианская антропология отводит женщине гораздо более высокое место, чем современные безрелигиозные представления. Стремление уничтожить или свести к минимуму естественные разделения в общественной сфере не свойственно церковному разуму. Половые различия, подобно различиям социальным и этническим, не затрудняют доступа ко спасению, которое Христос принес для всех людей: Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал 3, 28). Однако это сотериологическое утверждение не означает искусственного обеднения человеческого разнообразия и не должно быть механически переносимо на любые общественные отношения.

 

Х.6. Добродетель целомудрия, проповедуемая Церковью, является основой внутреннего единства человеческой личности, которая должна пребывать в состоянии согласия душевных и телесных сил. Блуд неизбежно разрушает гармонию и целостность жизни человека, нанося тяжкий урон его духовному здоровью. Распутство притупляет духовное зрение и ожесточает сердце, делая его неспособным к истинной любви. Счастье полнокровной семейной жизни становится недоступным для блудника. Таким образом, грех против целомудрия влечет за собой и негативные социальные последствия. В условиях духовного кризиса человеческого общества средства массовой информации и произведения так называемой массовой культуры нередко становятся орудиями нравственного растления, воспевая и превознося половую разнузданность, всевозможные половые извращения, другие греховные страсти. Порнография, представляющая собой эксплуатацию полового влечения в коммерческих, политических или идеологических целях, способствует подавлению духовного и нравственного начала, низводя тем самым человека до уровня животного, руководствующегося лишь инстинктом.

Пропаганда порока наносит особенный вред неутвержденным душам детей и юношества. В книгах, кинофильмах и другой видеопродукции, в средствах массовой информации, а также в некоторых образовательных программах подросткам зачастую внушают такое представление о половых отношениях, которое крайне унизительно для человеческого достоинства, поскольку в нем нет места для понятий целомудрия, супружеской верности и самоотверженной любви. Интимные отношения мужчины и женщины не только обнажаются и выставляются напоказ, оскорбляя естественное чувство стыдливости, но и представляются как акт чисто телесного удовлетворения, не связанного с глубокой внутренней общностью и какими-либо нравственными обязательствами. Церковь призывает верующих в сотрудничестве со всеми нравственно здоровыми силами бороться с распространением этого диавольского соблазна, который, способствуя разрушению семьи, подрывает основы общества.

Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем, говорит Спаситель в Нагорной проповеди (Мф 5, 28). Похоть... зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть, предупреждает апостол Иаков (Иак 1, 15). Блудники... Царства Божия не наследуют, утверждает апостол Павел (l Кор 6, 9–10). Эти слова в полной мере относятся как к потребителям, так и еще в большей степени к изготовителям порнографической продукции. К последним применимы также слова Христа: Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской... Горе тому человеку, через которого соблазн приходит (Мф 18, 6–7). «Блуд есть яд, умерщвляющий душу... Кто блудодействует, тот отрекается от Христа», – учил святитель Тихон Задонский. Святой Димитрий Ростовский писал: «Тело каждого христианина – не его, а Христово, согласно словам Писания: вы – тело Христово, а порознь – члены (1 Кор 12, 27). И не подобает тебе осквернять тело Христово делами плотскими, сладострастными, кроме законного супружества. Ибо ты дом Христов, по словам апостола: храм Божий свят; а этот храм – вы (1 Кор 3, 17)». Древняя Церковь в писаниях своих отцов и учителей (таких, как Климент Александрийский, святитель Григорий Нисский и святитель Иоанн Златоуст) неизменно осуждала непристойные театральные сцены и изображения. Под страхом отлучения от Церкви 100-е правило Трулльского Собора запрещает изготовлять «изображения... растлевающие ум и производящие воспламенения нечистых удовольствий».

Человеческое тело является дивным созданием Божиим и предназначено стать храмом Святого Духа (см.: 1 Кор 6, 19–20). Осуждая порнографию и блуд, Церковь отнюдь не призывает гнушаться телом или половой близостью как таковыми, ибо телесные отношения мужчины и женщины благословлены Богом в браке, где они становятся источником продолжения человеческого рода и выражают целомудренную любовь, полную общность, «единомыслие душ и телес» супругов, о котором Церковь молится в чине брачного венчания. Напротив, осуждения заслуживает превращение этих чистых и достойных по замыслу Божию отношений, а также самого человеческого тела в предмет унизительной эксплуатации и торговли, предназначенный для извлечения эгоистического, безличного, безлюбовного и извращенного удовлетворения. По этой же причине Церковь неизменно осуждает проституцию и проповедь так называемой свободной любви, совершенно отделяющей телесную близость от личностной и духовной общности, от жертвенности и всецелой ответственности друг за друга, которые осуществимы лишь в пожизненной брачной верности.

Понимая, что школа, наряду с семьей, должна предоставлять детям и подросткам знания об отношениях полов и о телесной природе человека, Церковь не может поддержать тех программ «полового просвещения», которые признают нормой добрачные связи, а тем более различные извращения. Совершенно неприемлемо навязывание таких программ учащимся. Школа призвана противостоять пороку, разрушающему целостность личности, воспитывать целомудрие, готовить юношество к созданию крепкой семьи, основанной на верности и чистоте.

 

XI. Здоровье личности и народа

 

XI.1. Попечение о человеческом здоровье – душевном и телесном – искони является заботой Церкви. Однако поддержание физического здоровья в отрыве от здоровья духовного с православной точки зрения не является безусловной ценностью. Господь Иисус Христос, проповедуя словом и делом, врачевал людей, заботясь не только об их теле, но наипаче о душе, а в итоге – о целостном составе личности. По слову Самого Спасителя, он врачевал всего человека (Ин 7, 23). Исцеления сопровождали проповедь Евангелия как знак власти Господа прощать грехи. Были они неотделимы и от апостольского благовестия. Церковь Христова, наделенная своим Божественным Основателем всей полнотой даров Духа Святого, изначально была общиной исцеления и сегодня в чине исповеди напоминает своим чадам о том, что они приходят во врачебницу, дабы отойти исцеленными.

Библейское отношение к медицине наиболее полно выражено в книге Иисуса, сына Сирахова: Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего – врачевание... Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими. Для того Он и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими Он врачует человека и уничтожает болезнь его. Приготовляющий лекарства делает из них смесь, и занятия его не оканчиваются, и чрез него бывает благо на лице земли. Сын мой! В болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя. Оставь греховную жизнь и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце... И дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен. В иное время и в их руках бывает успех; ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни (Сир 38, 1–2, 4, 6–10, 12–14). Лучшие представители древней медицины, причисленные к лику святых, явили особый образ святости – бессребреников и чудотворцев. Они были прославлены не только потому, что очень часто завершали свою жизнь мученической кончиной, но за принятие врачебного призвания как христианского долга милосердия.

Православная Церковь с неизменно высоким уважением относится к врачебной деятельности, в основе которой лежит служение любви, направленное на предотвращение и облегчение человеческих страданий. Исцеление поврежденного болезнью человеческого естества предстает как исполнение замысла Божия о человеке: Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа (l Фес 5, 23). Тело, свободное от порабощения греховным страстям и их следствию – болезням, должно служить душе, а душевные силы и способности, преображаясь благодатью Святого Духа, устремляться к конечной цели и предназначению человека – обожению. Всякое истинное врачевание призвано стать причастным этому чуду исцеления, совершаемому в Церкви Христовой. Вместе с тем необходимо отличать исцеляющую силу благодати Святого Духа, подаваемой по вере в Единого Господа Иисуса Христа через участие в церковных Таинствах и молитвах, от заклинаний, заговоров, иных магических действий и суеверий.

Многие болезни остаются неизлечимыми, становятся причиной страданий и смерти. Сталкиваясь с такими недугами, православный христианин призван положиться на всеблагую волю Божию, помня, что смысл бытия не ограничивается земной жизнью, которая является приготовлением к вечности. Страдания есть следствие не только личных грехов, но также общей поврежденности и ограниченности человеческой природы, а потому должны переноситься с терпением и надеждой. Господь добровольно принимает страдания для спасения человеческого рода: ранами Его мы исцелились (см.: Ис 53, 5). Это означает, что Богу было угодно страдание соделать средством спасения и очищения, которое может быть действенным для каждого, кто переживает его со смирением и доверием к всеблагой воле Божией. По слову святого Иоанна Златоуста, «кто научился благодарить Бога за свои болезни, тот недалек от святости». Сказанное не означает, что врач или больной не должны прилагать сил для борьбы с недугом. Однако, когда человеческие средства исчерпаны, христианину надлежит вспомнить, что сила Божия совершается в человеческой немощи и что в самых глубинах страданий он способен встретиться со Христом, взявшим на Себя наши немощи и болезни (см.: Ис 53,4).

 

XI.2. Церковь призывает как пастырей, так и своих чад к христианскому свидетельству среди работников здравоохранения. Весьма важно ознакомление преподавателей и учащихся медицинских учебных заведений с основами православного вероучения и православно ориентированной биомедицинской этики (см. XII). Деятельность Церкви, направленная на провозглашение слова Божия и преподание благодати Святого Духа страждущим и тем, кто о них заботится, составляет суть душепопечения в сфере здравоохранения. Главное место в нем занимает участие в спасительных Таинствах, создание в лечебных учреждениях молитвенной атмосферы, оказание их пациентам многоразличной благотворительной помощи. Церковная миссия в медицинской сфере является обязанностью не только священнослужителей, но и православных мирян – работников здравоохранения, призванных создавать все условия для религиозного утешения болящих, которые просят об этом прямо или косвенно. Верующий медик должен понимать, что человек, нуждающийся в помощи, ждет от него не только соответствующего лечения, но и духовной поддержки, особенно когда врач обладает мировоззрением, в котором раскрывается тайна страдания и смерти. Быть для пациента милосердным самарянином из евангельской притчи – долг каждого православного медицинского работника.

Церковь благословляет православным братствам и сестричествам милосердия нести послушание в клиниках и других учреждениях здравоохранения, а также способствует созданию больничных храмов, церковных и монастырских больниц, дабы медицинская помощь на всех этапах лечения и реабилитации сочеталась с пастырским попечением. Церковь призывает мирян оказывать посильную помощь болящим, которая покрывает человеческие страдания милующей любовью и заботой.

 

XI.3. Проблема здоровья личности и народа не является для Церкви внешней, чисто социальной, ибо напрямую соотносится с ее посланничеством в мире, поврежденном грехом и недугами. Церковь призвана в соработничестве с государственными структурами и заинтересованными общественными кругами участвовать в выработке такого понимания охраны здоровья нации, при котором каждый человек мог бы осуществить свое право на духовное, физическое, психическое здоровье и социальное благополучие при максимальной продолжительности жизни.

Взаимоотношения врача и пациента должны строиться на уважении целостности, свободного выбора и достоинства личности. Недопустима манипуляция человеком даже ради самых благих целей. Нельзя не приветствовать развитие диалога между врачом и больным, происходящее в современной медицине. Такой подход, несомненно, укоренен в христианской традиции, хотя существует соблазн низвести его на уровень чисто договорных отношений. Вместе с тем следует признать, что более традиционная «патерналистская» модель отношений медика и пациента, справедливо критикуемая за многочисленные попытки оправдания врачебного произвола, может являть и подлинно отеческий подход к больному, что определяется нравственным обликом врача.

Не отдавая предпочтения какой-либо модели организации медицинской помощи, Церковь считает, что эта помощь должна быть максимально эффективной и доступной всем членам общества, независимо от их материального достатка и социального положения, в том числе при распределении ограниченных медицинских ресурсов. Дабы такое распределение было подлинно справедливым, критерий «жизненных потребностей» должен превалировать над критерием «рыночных отношений». Врач не должен связывать степень своей ответственности за оказание медицинской помощи исключительно с материальным вознаграждением и его величиной, превращая свою профессию в источник обогащения. В то же время достойная оплата труда медицинских работников представляется важной задачей общества и государства.

Признавая возможные благие последствия того факта, что медицина все более становится прогностической и профилактической, а также приветствуя целостное восприятие здоровья и болезни, Церковь предостерегает от попыток абсолютизации любых медицинских теорий, напоминая о важности сохранения духовных приоритетов в человеческой жизни. Исходя из своего многовекового опыта Церковь предупреждает и об опасности внедрения под прикрытием «альтернативной медицины» оккультно-магической практики, подвергающей волю и сознание людей воздействию демонических сил. Каждый человек должен иметь право и реальную возможность не принимать тех методов воздействия на свой организм, которые противоречат его религиозным убеждениям.

Церковь напоминает, что телесное здоровье не самодостаточно, поскольку является лишь одной из сторон целокупного человеческого бытия. Однако нельзя не признать, что для поддержания здоровья личности и народа весьма важны профилактические мероприятия, создание реальных условий для занятий физической культурой и спортом. В спорте естественна соревновательность. Однако не могут быть одобрены крайние степени его коммерциализации, возникновение связанного с ним культа гордыни, разрушительные для здоровья допинговые манипуляции, а тем более такие состязания, во время которых происходит намеренное нанесение тяжких увечий.

 

XI.4. Русская Православная Церковь с глубокой тревогой констатирует, что народы, традиционно окормляемые ею, ныне находятся в состоянии демографического кризиса. Резко сократились рождаемость и средняя продолжительность жизни, постоянно уменьшается численность населения. Опасность представляют эпидемии, рост сердечно-сосудистых, психических, венерических и других заболеваний, наркомании и алкоголизма. Возросла детская заболеваемость, включая слабоумие. Демографические проблемы ведут к деформации структуры общества и к снижению творческого потенциала народов, становятся одной из причин ослабления семьи. Главными причинами, приведшими к депопуляции и критическому состоянию здоровья упомянутых народов, в XX веке стали войны, революция, голод и массовые репрессии, последствия которых усугубил глубокий общественный кризис конца столетия.

Демографические проблемы находятся в сфере постоянного внимания Церкви. Она призвана следить за законодательным и административным процессами, дабы воспрепятствовать принятию решений, усугубляющих тяжесть ситуации. Необходим постоянный диалог с государственной властью, а также со средствами массовой информации для прояснения позиции Церкви по вопросам демографической политики и охраны здоровья. Борьба с депопуляцией должна включать активную поддержку научно-медицинских и социальных программ по защите материнства и детства, плода и новорожденного. Государство призывается всеми имеющимися у него средствами поддерживать рождение и достойное воспитание детей.

 

XI.5. Церковь рассматривает психические заболевания как одно из проявлений общей греховной поврежденности человеческой природы. Выделяя в личностной структуре духовный, душевный и телесный уровни ее организации, святые отцы различали болезни, развившиеся «от естества», и недуги, вызванные бесовским воздействием либо ставшие следствиями поработивших человека страстей. В соответствии с этим различением представляется одинаково неоправданным как сведение всех психических заболеваний к проявлениям одержимости, что влечет за собой необоснованное совершение чина изгнания злых духов, так и попытка лечения любых духовных расстройств исключительно клиническими методами. В области психотерапии оказывается наиболее плодотворным сочетание пастырской и врачебной помощи душевнобольным при надлежащем разграничении сфер компетенции врача и священника.

Психическое заболевание не умаляет достоинства человека. Церковь свидетельствует, что и душевнобольной является носителем образа Божия, оставаясь нашим собратом, нуждающимся в сострадании и помощи. Нравственно недопустимы психотерапевтические подходы, основанные на подавлении личности больного и унижении его достоинства. Оккультные методики воздействия на психику, иногда маскирующиеся под научную психотерапию, категорически неприемлемы для Православия. В особых случаях лечение душевнобольных по необходимости требует применения как изоляции, так и иных форм принуждения. Однако при выборе форм медицинского вмешательства следует исходить из принципа наименьшего ограничения свободы пациента.

 

XI.6. В Библии говорится, что вино веселит сердце человека (Пс 103, 15) и полезно... если будешь пить его умеренно (Сир 31, 31). Однако и в Священном Писании, и в творениях святых отцов мы многократно находим строгое осуждение порока пьянства, который, начинаясь незаметно, влечет за собою множество других погибельных грехов. Очень часто пьянство становится причиной распада семьи, принося неисчислимые страдания как жертве этого греховного недуга, так и близким людям, особенно детям.

«Пьянство – вражда на Бога... Пьянство – это добровольно накликаемый бес... Пьянство отгоняет Святого Духа», – писал святитель Василий Великий. «Пьянство – корень всех зол... Пьяница – живой мертвец... Пьянство и само по себе может служить вместо всякого наказания, наполняя души смятением, исполняя ум мраком, делая пьяного пленником, подвергая бесчисленным болезням, внутренним и внешним... Пьянство... – это многообразный и многоглавый зверь... Здесь вырастает у него блуд, там – гнев; здесь – тупость ума и сердца, а там – постыдная любовь... Никто так не исполняет злой воли диавола, как пьяница», – наставлял святой Иоанн Златоуст. «Пьяный человек способен на всякое зло, идет на всякие соблазны... Пьянство делает своего приверженца неспособным ни к какому делу», – свидетельствует святитель Тихон Задонский.

Еще более пагубной является широко распространяющаяся наркомания – страсть, которая делает порабощенного ею человека крайне уязвимым для действия темных сил. С каждым годом этот страшный недуг охватывает все больше людей, унося множество жизней. Наиболее подвержена наркомании молодежь, что представляет особую угрозу для общества. Корыстные интересы наркобизнеса также оказывают влияние на формирование – особенно в молодежных кругах – особой «наркотической» псевдокультуры. Незрелым людям навязываются стереотипы поведения, предлагающие употребление наркотиков в качестве «нормального» и даже непременного атрибута общения.

Основная причина бегства многих наших современников в царство алкогольных или наркотических иллюзий – это духовная опустошенность, потеря смысла жизни, размытость нравственных ориентиров. Наркомания и алкоголизм становятся проявлениями духовной болезни не только отдельного человека, но всего общества. Это расплата за идеологию потребительства, за культ материального преуспевания, за бездуховность и утрату подлинных идеалов. С пастырским состраданием относясь к жертвам пьянства и наркомании, Церковь предлагает им духовную поддержку в преодолении порока. Не отрицая необходимости медицинской помощи на острых стадиях наркомании, Церковь уделяет особое внимание профилактике и реабилитации, наиболее эффективных при сознательном вовлечении страждущих в евхаристическую и общинную жизнь.

 

XII.Проблемы биоэтики

XII.1. Бурное развитие биомедицинских технологий, активно вторгающихся в жизнь современного человека от рождения до смерти, а также невозможность получить ответ на возникающие при этом нравственные проблемы в рамках традиционной медицинской этики – вызывают серьезную озабоченность общества. Попытки людей поставить себя на место Бога, по своему произволу изменяя и «улучшая» Его творение, могут принести человечеству новые тяготы и страдания. Развитие биомедицинских технологий значительно опережает осмысление возможных духовно-нравственных и социальных последствий их бесконтрольного применения, что не может не вызывать у Церкви глубокой пастырской озабоченности. Формулируя свое отношение к широко обсуждаемым в современном мире проблемам биоэтики, в первую очередь к тем из них, которые связаны с непосредственным воздействием на человека, Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений о жизни как бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп 3, 14), к достижению совершенства Небесного Отца (см.: Мф 5, 48) и к обожению, то есть причастию Божеского естества (см.: 2 Пет 1, 4).

 

XII.2. С древнейших времен Церковь рассматривает намеренное прерывание беременности (аборт) как тяжкий грех. Канонические правила приравнивают аборт к убийству. В основе такой оценки лежит убежденность в том, что зарождение человеческого существа является даром Божиим, поэтому с момента зачатия всякое посягательство на жизнь будущей человеческой личности преступно.

Псалмопевец описывает развитие плода в материнской утробе как творческий акт Бога: Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей... Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои (Пс 138, 13, 15–16). О том же свидетельствует Иов в словах, обращенных к Богу: Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом... Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой... Ты вывел меня из чрева (Иов 10, 8, 10–12, 18). Я образовал тебя во чреве... и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя, сказал Господь пророку Иеремии (Иер 1, 5–б). «Не убивай ребенка, причиняя выкидыш» – это повеление помещено среди важнейших заповедей Божиих в «Учении двенадцати апостолов», одном из древнейших памятников христианской письменности. «Женщина, учинившая выкидыш, есть убийца и даст ответ перед Богом. Ибо... зародыш во утробе есть живое существо, о коем печется Господь», – писал апологет II века Афинагор. «Тот, кто будет человеком, уже человек», – утверждал Тертуллиан на рубеже II и III веков. «Умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению смертоубийства... Дающие врачевство для извержения зачатого в утробе суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы», – сказано во 2-м и 8-м правилах святителя Василия Великого, включенных в «Книгу правил» Православной Церкви и подтвержденных 91-м правилом VI Вселенского Собора. При этом святой Василий уточняет, что тяжесть вины не зависит от срока беременности: «У нас нет различения плода образовавшегося и еще не образованного». Святитель Иоанн Златоуст называл делающих аборт «худшими, нежели убийцы».

Широкое распространение и оправдание абортов в современном обществе Церковь рассматривает как угрозу будущему человечества и явный признак моральной деградации. Верность библейскому и святоотеческому учению о святости и бесценности человеческой жизни от самых ее истоков несовместима с признанием «свободы выбора» женщины в распоряжении судьбой плода. Помимо этого аборт представляет собой серьезную угрозу физическому и душевному здоровью матери. Церковь также неизменно почитает своим долгом выступать в защиту наиболее уязвимых и зависимых человеческих существ, коими являются нерожденные дети. Православная Церковь ни при каких обстоятельствах не может дать благословение на производство аборта. Не отвергая женщин, совершивших аборт, Церковь призывает их к покаянию и к преодолению пагубных последствий греха через молитву и несение епитимий с последующим участием в спасительных Таинствах. В случаях, когда существует прямая угроза жизни матери при продолжении беременности, особенно при наличии у нее других детей, в пастырской практике рекомендуется проявлять снисхождение. Женщина, прервавшая беременность в таких обстоятельствах, не отлучается от евхаристического общения с Церковью, но это общение обусловливается исполнением ею личного покаянного молитвенного правила, которое определяется священником, принимающим исповедь. Борьба с абортами, на которые женщины подчас идут вследствие крайней материальной нужды и беспомощности, требует от Церкви и общества выработки действенных мер по защите материнства, а также предоставления условий для усыновления детей, которых мать почему-либо не может самостоятельно воспитывать.

Ответственность за грех убийства нерожденного ребенка наряду с матерью несет и отец в случае его согласия на производство аборта. Если аборт совершен женой без согласия мужа, это может быть основанием для расторжения брака (см. Х.З). Грех ложится и на душу врача, производящего аборт. Церковь призывает государство признать право медицинских работников на отказ от совершения аборта по соображениям совести. Нельзя признать нормальным положение, когда юридическая ответственность врача за смерть матери несопоставимо более высока, чем ответственность за погубление плода, что провоцирует медиков, а через них и пациентов на совершение аборта. Врач должен проявлять максимальную ответственность за постановку диагноза, могущего подтолкнуть женщину к прерыванию беременности; при этом верующий медик должен тщательно сопоставлять медицинские показания и веления христианской совести.

 

XII.3. Религиозно-нравственной оценки требует также проблема контрацепции. Некоторые из противозачаточных средств фактически обладают абортивным действием, искусственно прерывая на самых ранних стадиях жизнь эмбриона, а посему к их употреблению применимы суждения, относящиеся к аборту. Другие же средства, которые не связаны с пресечением уже зачавшейся жизни, к аборту ни в какой степени приравнивать нельзя. Определяя отношение к неабортивным средствам контрацепции, христианским супругам следует помнить, что продолжение человеческого рода является одной из основных целей богоустановленного брачного союза (см. Х.4). Намеренный отказ от рождения детей из эгоистических побуждений обесценивает брак и является несомненным грехом.

Вместе с тем супруги несут ответственность перед Богом за полноценное воспитание детей. Одним из путей реализации ответственного отношения к их рождению является воздержание от половых отношений на определенное время. Впрочем, необходимо памятовать слова апостола Павла, обращенные к христианским супругам: Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим (l Кор 7, 5). Очевидно, что решения в этой области супруги должны принимать по обоюдному согласию, прибегая к совету духовника. Последнему же надлежит с пастырской осмотрительностью принимать во внимание конкретные условия жизни супружеской пары, их возраст, здоровье, степень духовной зрелости и многие другие обстоятельства, различая тех, кто может «вместить» высокие требования воздержания, от тех, кому это не дано (см.: Мф 19, 11), и заботясь прежде всего о сохранении и укреплении семьи.

Священный Синод Русской Православной Церкви в определении от 28 декабря 1998 года указал священникам, несущим духовническое служение, на «недопустимость принуждения или склонения пасомых, вопреки их воле, к... отказу от супружеской жизни в браке», а также напомнил пастырям о необходимости «соблюдения особого целомудрия и особой пастырской осторожности при обсуждении с пасомыми вопросов, связанных с теми или иными аспектами их семейной жизни».

 

XII.4. Применение новых биомедицинских методов во многих случаях позволяет преодолеть недуг бесплодия. В то же время расширяющееся технологическое вмешательство в процесс зарождения человеческой жизни представляет угрозу для духовной целостности и физического здоровья личности. Под угрозой оказываются и отношения между людьми, издревле лежащие в основании общества. С развитием упомянутых технологий связано также распространение идеологии так называемых репродуктивных прав, пропагандируемой ныне на национальном и международном уровнях. Данная система взглядов предполагает приоритет половой и социальной реализации личности над заботой о будущем ребенка, о духовном и физическом здоровье общества, о его нравственной устойчивости. В мире постепенно вырабатывается отношение к человеческой жизни как к продукту, который можно выбирать согласно собственным склонностям и которым можно распоряжаться наравне с материальными ценностями.

В молитвах чина венчания Православная Церковь выражает веру в то, что чадородие есть желанный плод законного супружества, но вместе с тем не единственная его цель. Наряду с «плодом чрева на пользу» супругам испрашиваются дары непреходящей взаимной любви, целомудрия, «единомыслия душ и телес». Поэтому пути к деторождению, не согласные с замыслом Творца жизни, Церковь не может считать нравственно оправданными. Если муж или жена неспособны к зачатию ребенка, а терапевтические и хирургические методы лечения бесплодия не помогают супругам, им следует со смирением принять свое бесчадие как особое жизненное призвание. Пастырские рекомендации в подобных случаях должны учитывать возможность усыновления ребенка по обоюдному согласию супругов. К допустимым средствам медицинской помощи может быть отнесено искусственное оплодотворение половыми клетками мужа, поскольку оно не нарушает целостности брачного союза, не отличается принципиальным образом от естественного зачатия и происходит в контексте супружеских отношений.

Манипуляции же, связанные с донорством половых клеток, нарушают целостность личности и исключительность брачных отношений, допуская вторжение в них третьей стороны. Кроме того, такая практика поощряет безответственное отцовство или материнство, заведомо освобожденное от всяких обязательств по отношению к тем, кто является «плотью от плоти» анонимных доноров. Использование донорского материала подрывает основы семейных взаимосвязей, поскольку предполагает наличие у ребенка, помимо «социальных», еще и так называемых биологических родителей. «Суррогатное материнство», то есть вынашивание оплодотворенной яйцеклетки женщиной, которая после родов возвращает ребенка «заказчикам», противоестественно и морально недопустимо даже в тех случаях, когда осуществляется на некоммерческой основе. Эта методика предполагает разрушение глубокой эмоциональной и духовной близости, устанавливающейся между матерью и младенцем уже во время беременности. «Суррогатное материнство» травмирует как вынашивающую женщину, материнские чувства которой попираются, так и дитя, которое впоследствии может испытывать кризис самосознания. Нравственно недопустимыми с православной точки зрения являются также все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных» эмбрионов. Именно на признании человеческого достоинства даже за эмбрионом основана моральная оценка аборта, осуждаемого Церковью (см. XII.2).

Оплодотворение одиноких женщин с использованием донорских половых клеток или реализация «репродуктивных прав» одиноких мужчин, а также лиц с так называемой нестандартной сексуальной ориентацией лишает будущего ребенка права иметь мать и отца. Употребление репродуктивных методов вне контекста благословенной Богом семьи становится формой богоборчества, осуществляемого под прикрытием защиты автономии человека и превратно понимаемой свободы личности.

 

XII.5. Значительную часть общего числа недугов человека составляют наследственные заболевания. Развитие медико-генетических методов диагностики и лечения может способствовать предотвращению таких болезней и облегчению страданий многих людей. Однако важно помнить, что генетические нарушения нередко становятся следствием забвения нравственных начал, итогом порочного образа жизни, в результате коего страдают и потомки. Греховная поврежденность человеческой природы побеждается духовным усилием; если же из поколения в поколение порок властвует в жизни потомства с нарастающей силой, сбываются слова Священного Писания: Ужасен конец неправедного рода (Прем 3, 19). И наоборот: Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится (Пс 111, 1–2). Таким образом, исследования в области генетики лишь подтверждают духовные закономерности, много веков назад открытые человечеству в слове Божием.

Привлекая внимание людей к нравственным причинам недугов, Церковь вместе с тем приветствует усилия медиков, направленные на врачевание наследственных болезней. Однако целью генетического вмешательства не должно быть искусственное «усовершенствование» человеческого рода и вторжение в Божий план о человеке. Поэтому генная терапия может осуществляться только с согласия пациента или его законных представителей и исключительно по медицинским показаниям. Генная терапия половых клеток является крайне опасной, ибо связана с изменением генома (совокупности наследственных особенностей) в ряду поколений, что может повлечь непредсказуемые последствия в виде новых мутаций и дестабилизации равновесия между человеческим сообществом и окружающей средой.

Успехи в расшифровке генетического кода создают реальные предпосылки для широкого генетического тестирования с целью выявления информации о природной уникальности каждого человека, а также его предрасположенности к определенным заболеваниям. Создание «генетического паспорта» при разумном использовании полученных сведений помогло бы своевременно корректировать развитие возможных для конкретного человека заболеваний. Однако имеется реальная опасность злоупотребления генетическими сведениями, при котором они могут послужить различным формам дискриминации. Кроме того, обладание информацией о наследственной предрасположенности к тяжким заболеваниям может стать непосильным душевным грузом. Поэтому генетическая идентификация и генетическое тестирование могут осуществляться лишь на основе уважения свободы личности.

Двойственный характер имеют также методы пренатальной (дородовой) диагностики, позволяющие определить наследственный недуг на ранних стадиях внутриутробного развития. Некоторые из этих методов могут представлять угрозу для жизни и целостности тестируемого эмбриона или плода. Выявление неизлечимого или трудноизлечимого генетического заболевания нередко становится побуждением к прерыванию зародившейся жизни; известны случаи, когда на родителей оказывалось соответствующее давление. Пренатальная диагностика может считаться нравственно оправданной, если она нацелена на лечение выявленных недугов на возможно ранних стадиях, а также на подготовку родителей к особому попечению о больном ребенке. Правом на жизнь, любовь и заботу обладает каждый человек, независимо от наличия у него тех или иных заболеваний. Согласно Священному Писанию, Сам Бог является заступником немощных (Иудифь 9, 11). Апостол Павел учит поддерживать слабых (Деян 20, 35; 1 Фес 5, 14); уподобляя Церковь человеческому телу, он указывает, что члены, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, а менее совершенные нуждаются в большем попечении (1 Кор 12, 22, 24). Совершенно недопустимо применение методов пренатальной диагностики с целью выбора желательного для родителей пола будущего ребенка.

 

XII.6. Осуществленное учеными клонирование (получение генетических копий) животных ставит вопрос о допустимости и возможных последствиях клонирования человека. Реализация этой идеи, встречающей протест со стороны множества людей во всем мире, способна стать разрушительной для общества. Клонирование в еще большей степени, чем иные репродуктивные технологии, открывает возможность манипуляции с генетической составляющей личности и способствует ее дальнейшему обесцениванию. Человек не вправе претендовать на роль творца себе подобных существ или подбирать для них генетические прототипы, определяя их личностные характеристики по своему усмотрению. Замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нем образу Божию, неотъемлемой частью которого являются свобода и уникальность личности. «Тиражирование» людей с заданными параметрами может представляться желательным лишь для приверженцев тоталитарных идеологий.

Клонирование человека способно извратить естественные основы деторождения, кровного родства, материнства и отцовства. Ребенок может стать сестрой своей матери, братом отца или дочерью деда. Крайне опасными являются и психологические последствия клонирования. Человек, появившийся на свет в результате такой процедуры, может ощущать себя не самостоятельной личностью, а всего лишь «копией» кого-то из живущих или ранее живших людей. Необходимо также учитывать, что «побочными результатами» экспериментов с клонированием человека неизбежно стали бы многочисленные несостоявшиеся жизни и, вероятнее всего, рождение большого количества нежизнеспособного потомства. Вместе с тем клонирование изолированных клеток и тканей организма не является посягательством на достоинство личности и в ряде случаев оказывается полезным в биологической и медицинской практике.

 

XII.7. Современная трансплантология (теория и практика пересадки органов и тканей) позволяет оказать действенную помощь многим больным, которые прежде были бы обречены на неизбежную смерть или тяжелую инвалидность. Вместе с тем развитие данной области медицины, увеличивая потребность в необходимых органах, порождает определенные нравственные проблемы и может представлять опасность для общества. Так, недобросовестная пропаганда донорства и коммерциализация трансплантационной деятельности создают предпосылки для торговли частями человеческого тела, угрожая жизни и здоровью людей. Церковь считает, что органы человека не могут рассматриваться как объект купли и продажи. Пересадка органов от живого донора может основываться только на добровольном самопожертвовании ради спасения жизни другого человека. В этом случае согласие на эксплантацию (изъятие органа) становится проявлением любви и сострадания. Однако потенциальный донор должен быть полностью информирован о возможных последствиях эксплантации органа для его здоровья. Морально недопустима эксплантация, прямо угрожающая жизни донора. Наиболее распространенной является практика изъятия органов у только что скончавшихся людей. В таких случаях должна быть исключена неясность в определении момента смерти. Неприемлемо сокращение жизни одного человека, в том числе через отказ от жизнеподдерживающих процедур, с целью продления жизни другого.

На основании Божественного Откровения Церковь исповедует веру в телесное воскресение умерших (см.: Ис 26, 19; Рим 8, 11; 1 Кор 15, 42–44, 52–54; Флп 3, 21). В обряде христианского погребения Церковь выражает почитание, подобающее телу скончавшегося человека. Однако посмертное донорство органов и тканей может стать проявлением любви, простирающейся и по ту сторону смерти. Такого рода дарение или завещание не может считаться обязанностью человека. Поэтому добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости эксплантации. В случае, если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам. Так называемую презумпцию согласия потенциального донора на изъятие органов и тканей его тела, закрепленную в законодательстве ряда стран, Церковь считает недопустимым нарушением свободы человека.

Донорские органы и ткани усвояются воспринимающему их человеку (реципиенту), включаясь в сферу его личностного душевно-телесного единства. Поэтому ни при каких обстоятельствах не может быть нравственно оправдана такая трансплантация, которая способна повлечь за собой угрозу для идентичности реципиента, затрагивая его уникальность как личности и как представителя рода. Об этом условии особенно важно помнить при решении вопросов, связанных с пересадкой тканей и органов животного происхождения.

Безусловно недопустимым Церковь считает употребление методов так называемой фетальной терапии, в основе которой лежат изъятие и использование тканей и органов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различных заболеваний и «омоложения» организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни некто, возможно, будет получать пользу для здоровья. Неизбежно способствуя еще более широкому распространению и коммерциализации абортов, такая практика (даже если ее эффективность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный характер.

 

XII.8. Практика изъятия человеческих органов, пригодных для трансплантации, а также развитие реанимации порождают проблему правильной констатации момента смерти. Ранее критерием ее наступления считалась необратимая остановка дыхания и кровообращения. Однако благодаря совершенствованию реанимационных технологий эти жизненно важные функции могут искусственно поддерживаться в течение длительного времени. Акт смерти превращается таким образом в процесс умирания, зависимый от решения врача, что налагает на современную медицину качественно новую ответственность.

В Священном Писании смерть представляется как разлучение души от тела (см.: Пс 145, 4; Лк 12, 20). Таким образом, можно говорить о продолжении жизни до тех пор, пока осуществляется деятельность организма как целого. Продление жизни искусственными средствами, при котором фактически действуют лишь отдельные органы, не может рассматриваться как обязательная и во всех случаях желательная задача медицины. Оттягивание смертного часа порой только продлевает мучения больного, лишая человека права на достойную, «непостыдную и мирную» кончину, которую православные христиане испрашивают у Господа за богослужением. Когда активная терапия становится невозможной, ее место должна занять паллиативная помощь (обезболивание, уход, социальная и психологическая поддержка), а также пастырское попечение. Все это имеет целью обеспечить подлинно человеческое завершение жизни, согретое милосердием и любовью.

Православное понимание непостыдной кончины включает подготовку к смертному исходу, который рассматривается как духовно значимый этап жизни человека. Больной, окруженный христианской заботой, в последние дни земного бытия способен пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед вечностью. А для родственников умирающего и медицинских работников терпеливый уход за больным становится возможностью служения Самому Господу, по слову Спасителя: Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25, 40). Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в Таинствах Церкви, а также омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами.

Предсмертные физические страдания не всегда эффективно устраняются применением обезболивающих средств. Зная это, Церковь в таких случаях обращает к Богу молитву: «Разреши раба Твоего нестерпимыя сея болезни и содержащия его горькия немощи и упокой его, идеже праведных дуси» (Требник. Молитва о долгостраждущем). Один Господь является Владыкой жизни и смерти (см.: 1 Цар. 2, б). В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти (Иов 12, 10). Поэтому Церковь, оставаясь верной соблюдению заповеди Божией не убивай (Исх 20, 13), не может признать нравственно приемлемыми распространенные ныне в светском обществе попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию). Просьба больного об ускорении смерти подчас обусловлена состоянием депрессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение. Признание законности эвтаназии привело бы к умалению достоинства и извращению профессионального долга врача, призванного к сохранению, а не к пресечению жизни. «Право на смерть» легко может обернуться угрозой для жизни пациентов, на лечение которых недостает денежных средств.

Таким образом, эвтаназия является формой убийства или самоубийства, в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент. В последнем случае к эвтаназии применимы соответствующие канонические правила, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказание помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех. Умышленный самоубийца, который «соделал сие от обиды человеческой или по иному какому случаю от малодушия», не удостаивается христианского погребения и литургического поминовения (Тимофея Алекс. прав. 14). Если самоубийца бессознательно лишил себя жизни «вне ума», то есть в припадке душевной болезни, церковная молитва о нем дозволяется по исследовании дела правящим архиереем. Вместе с тем необходимо помнить, что вину самоубийцы нередко разделяют окружающие его люди, оказавшиеся неспособными к действенному состраданию и проявлению милосердия. Вместе с апостолом Павлом Церковь призывает: Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал 6, 2).

 

XII.9. Священное Писание и учение Церкви недвусмысленно осуждают гомосексуальные половые связи, усматривая в них порочное искажение богозданной природы человека.

Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость (Лев 20,13). Библия повествует о тяжком наказании, которому Бог подверг жителей Содома (см.: Быт 19, 1–29), по толкованию святых отцов, именно за грех мужеложства. Апостол Павел, характеризуя нравственное состояние языческого мира, называет гомосексуальные отношения в числе наиболее «постыдных страстей» и «непотребств», оскверняющих человеческое тело: Женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение (Рим 1, 26–27). Не обманывайтесь... ни малакии, ни мужеложники... Царства Божия не наследуют, писал апостол жителям развращенного Коринфа (1 Кор 6, 9–10). Святоотеческое предание столь же ясно и определенно осуждает любые проявления гомосексуализма. «Учение двенадцати апостолов», творения святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, блаженного Августина, каноны святого Иоанна Постника выражают неизменное учение Церкви: гомосексуальные связи греховны и подлежат осуждению. Вовлеченные в них люди не имеют права состоять в церковном клире (Василия Великого правило 7, Григория Нисского правило 4, Иоанна Постника правило 30). Обращаясь к запятнавшим себя грехом содомии, преподобный Максим Грек взывал: «Познайте себя, окаянные, какому скверному наслаждению вы предались!.. Постарайтесь скорее отстать от этого сквернейшего вашего и смраднейшего наслаждения, возненавидеть его, а кто утверждает, что оно невинно, того предайте вечной анафеме, как противника Евангелия Христа Спасителя и развращающего учение оного. Очистите себя искренним покаянием, теплыми слезами и посильною милостынею и чистою молитвою... Возненавидьте от всей души вашей это нечестие, чтобы не быть вам сынами проклятия и вечной пагубы».

Дискуссии о положении так называемых сексуальных меньшинств в современном обществе клонятся к признанию гомосексуализма не половым извращением, но лишь одной из «сексуальных ориентаций», имеющих равное право на публичное проявление и уважение. Утверждается также, что гомосексуальное влечение обусловлено индивидуальной природной предрасположенностью. Православная Церковь исходит из неизменного убеждения, что богоустановленный брачный союз мужчины и женщины не может быть сопоставлен с извращенными проявлениями сексуальности. Она считает гомосексуализм греховным повреждением человеческой природы, которое преодолевается в духовном усилии, ведущем к исцелению и личностному возрастанию человека. Гомосексуальные устремления, как и другие страсти, терзающие падшего человека, врачуются Таинствами, молитвой, постом, покаянием, чтением Священного Писания и святоотеческих творений, а также христианским общением с верующими людьми, готовыми оказать духовную поддержку.

Относясь с пастырской ответственностью к людям, имеющим гомосексуальные наклонности, Церковь в то же время решительно противостоит попыткам представить греховную тенденцию как «норму», а тем более как предмет гордости и пример для подражания. Именно поэтому Церковь осуждает всякую пропаганду гомосексуализма. Не отказывая никому в основных правах на жизнь, уважение личного достоинства и участие в общественных делах, Церковь, однако, полагает, что лица, пропагандирующие гомосексуальный образ жизни, не должны допускаться к преподавательской, воспитательной и иной работе среди детей и молодежи, а также занимать начальственное положение в армии и исправительных учреждениях.

Порой извращения человеческой сексуальности проявляются в форме болезненного чувства принадлежности к противоположному полу, результатом чего становится попытка изменения пола (транссексуализм). Стремление отказаться от принадлежности к тому полу, который дарован человеку Создателем, может иметь лишь пагубные последствия для дальнейшего развития личности. «Смена пола» посредством гормонального воздействия и проведения хирургической операции во многих случаях приводит не к разрешению психологических проблем, а к их усугублению, порождая глубокий внутренний кризис. Церковь не может одобрить такого рода «бунт против Творца» и признать действительной искусственно измененную половую принадлежность. Если «смена пола» произошла с человеком до крещения, он может быть допущен к этому Таинству, как и любой грешник, но Церковь крестит его как принадлежащего к тому полу, в котором он рожден. Рукоположение такого человека в священный сан и вступление его в церковный брак недопустимо.

От транссексуализма надлежит отличать неправильную идентификацию половой принадлежности в раннем детстве в результате врачебной ошибки, связанной с патологией развития половых признаков. Хирургическая коррекция в данном случае не носит характер изменения пола.

 

 2  ЗАЯВЛЕНИЯ ЦЕРКОВНО ОБЩЕСТВЕННОГО СОВЕТА
ПО БИОМЕДИЦИНСКОЙ ЭТИКЕ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

1  Заявление «О современных тенденциях
легализации эвтаназии в России»

Возникновение проблемы эвтаназии в нашем обществе непосредственно связано с «мировоззренческим плюрализмом», признающим существование различных типов ценностных ориентации, включая позицию, допускающую убийство и «право человека на смерть». По мнению сторонников легализации эвтаназии, это «право» должно быть защищено законом и включать соответствующее организационное обеспечение, используя возможности современной фармакологии и социального института здравоохранения. Церковно-общественный совет по биомедицинской этике Московского Патриархата считает необходимым в связи с этим заявить следующее.

Признавая ценность жизни каждого человека, его свободу и достоинство как уникальных свойств личности, созданной по образу и подобию Божию, православные священнослужители, ученые, врачи считают недопустимым реализацию любых попыток легализации эвтаназии как действия по намеренному умерщвлению безнадежно больных людей, рассматривая эвтаназию как особую форму убийства (по решению врачей или согласию родственников), либо самоубийства (по просьбе пациента), либо сочетание того и другого. Совет выступает против эвтаназии в любой форме, поскольку ее применение неизбежно приведет:

а) к криминализации медицины и к потере социального доверия к институту здравоохранения;

б) к поруганию бесценного дара человеческой жизни;

в) к умалению достоинства врача и извращению смысла его профессионального долга;

г) к снижению темпов развития медицинского знания, в частности, разработок методов реанимации, обезболивающих препаратов, средств для лечения неизлечимых заболеваний и т. п.;

д) к распространению в обществе принципов цинизма, нигилизма и нравственной деградации в целом, что неизбежно при отказе от соблюдения заповеди «не убий».

Квалифицированный врач должен учитывать, что просьба больного об ускорении его смерти может быть обусловлена состоянием депрессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение. Нельзя забывать и об особенностях человеческой личности, до последней минуты жизни обладающей свободой выбора и правом на изменение решения.

В свете этих факторов Совет считает эвтаназию неприемлемой в нравственном отношении и категорически возражает против рассмотрения законодательных проектов, пытающихся юридически оформить возможность ее применения и тем самым внедрить в общественное сознание допустимость убийства или самоубийства с помощью медицины.

 

2   Заявление
«О нравственных проблемах, связанных
с развитием "новых репродуктивных технологий"»

Современная медицинская наука располагает новыми средствами технологического вмешательства в процесс зарождения человеческой жизни, получившими название «новых (вспомогательных) репродуктивных технологий». Применение этих методов позволяет преодолеть недуг бесплодия и в то же время представляет собой угрозу для физического здоровья и духовной целостности человека, для сохранения нравственных устоев общества.

Широкое развитие получила практика анонимного «донорства» половых клеток, освобождая матерей и отцов от всяких обязательств по отношению к детям, которые являются «плотью от плоти» их. Распространяется предоставление услуг «вынашивающей (суррогатной) матери», которая по условиям контракта обязана расстаться с рожденным ею младенцем немедленно после его появления на свет. Новые методики предполагают уничтожение «избыточных» или «бесперспективных» человеческих эмбрионов либо их криоконсервацию с последующим применением в исследовательских, медицинских или коммерческих целях. Использование новых технологий порождает соблазн рассматривать формирующуюся жизнь как продукт, который можно выбирать согласно собственным склонностям и которым можно распоряжаться наравне с любыми другими продуктами человеческой деятельности. Человеческая жизнь становится предметом купли-продажи.

Почитая своим долгом отстаивать нравственные ценности христианства, мы считаем необходимым заявить следующее:

1. Рождение детей – одна из основных, но не единственная цель брачных отношений, основанных на пожизненной и всецелой верности мужчины и женщины, соединенных благословенным от Бога союзом любви.

Испрашивая супругам в молитвах брачного венчания дар целомудрия и «плод чрева на пользу», Православная Церковь не может считать нравственно оправданными любые пути к деторождению, если они связаны с нарушением достоинства богоподобной человеческой личности, а также целостности супружеских отношений, которая несовместима с вторжением в них третьей стороны. По мнению ряда православных ученых и богословов, может считаться допустимой искусственная инсеминация половыми клетками мужа как не нарушающая целостность брачного союза. При этом основой этого союза остается долг любящих супругов принять друг друга и с теми недугами, какие у них есть.

2. Донорство половых клеток размывает семейные взаимоотношения, поскольку предполагает наличие у ребенка «генетических» родителей, которым противопоставляются родители «социальные». В отличие от благородного по своим мотивам усыновления (удочерения) детей, уже лишившихся «генетических родителей», когда приемные родители восполняют недостаток любви и родительского попечения о них, такая практика, напротив, поощряет анонимное отцовство или материнство, заведомо освобожденное от всяких обязательств по отношению к своим «генетическим» детям. Следует помнить и о том, что анонимность донорства открывает возможность для непреднамеренного инцеста.

3. «Суррогатное материнство» (вынашивание оплодотворенной яйцеклетки женщиной, которая после родов возвращает ребенка «генетическим родителям»), даже в тех случаях, когда оно осуществляется на некоммерческой основе, противоестественно и морально недопустимо. Травмируя как вынашивающую мать, так и дитя, этот метод пренебрегает той глубокой эмоциональной и духовной близостью, которая устанавливается между матерью и младенцем во время беременности и провоцирует кризис идентичности у ребенка (которая мать настоящая?).

4. С православной точки зрения все разновидности экстракорпорального оплодотворения, включающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных эмбрионов», представляются нравственно недопустимыми на основании признания человеческого эмбриона носителем человеческого достоинства. Сегодня большинство ученых и богословов согласны в том, что формирование человеческого эмбриона является началом человеческой жизни и связано с фундаментальным правом человеческой личности не быть «биологическим объектом» для разного рода экспериментов.

5. Безнравственным является и лишение жизни зачатого человеческого существа по причине нежелательного для родителей пола или наличия врожденного недуга.

6. Реализация «репродуктивных прав» одиноких женщин с использованием донорской спермы нарушает право будущего ребенка иметь отца. Использование репродуктивных технологий для обеспечения тех же «репродуктивных прав» лиц с «нестандартной сексуальной ориентацией» неизбежно способствует разрушению традиционных форм семейных отношений.

7. Нельзя забывать и о том, что применение репродуктивных технологий связано с угрозой развития онкологических заболеваний у женщин (в результате гормональной гиперстимуляции овуляции) и с частыми нарушениями здоровья у зачатых таким образом детей.

Испытывая глубокую тревогу в связи с обозначившимися тенденциями, мы считаем своим долгом свидетельствовать об опасностях, ожидающих общество в результате искажения общепринятых нравственных норм, которые лежат в основе его жизни. Не будучи противниками развития науки и применения ее достижений для блага людей, мы напоминаем о необходимости трезво и ответственно учитывать этические последствия внедрения новых технологий.

 

3  Проект «Присяги врача» Церковно-общественного совета
по биомедицинской этике

Вступая в медицинское сообщество и приступая к врачебной деятельности, перед лицом своих учителей и товарищей по науке и искусству врачевания

ТОРЖЕСТВЕННО ОБЯЗУЮСЬ:

– посвятить свою жизнь служению идеалам милосердия, гуманности и уважения к человеческой жизни с момента ее возникновения и никогда, даже под угрозой, не использовать свои медицинские знания во вред людям;

– никогда и никому не отказывать во врачебной помощи и оказывать ее нуждающемуся с одинаковым старанием и терпением независимо от его благосостояния, социального положения, возраста, национальности, вероисповедания и убеждений;

– направлять лечение больных к их пользе, соблюдая их права, не разглашая доверенные мне секреты даже после их смерти;

– не давать никому просимого у меня смертельного средства и не участвовать в действиях преднамеренного лишения жизни пациента, даже по его просьбе или просьбе его близких;

– почитать моих учителей, помогать им в их делах и нуждах, на всю жизнь сохранить благодарность и уважение к тем, кто научил меня врачебному искусству;

– обращаться, если этого требуют интересы больного, за советом к товарищам по профессии и самому никогда не отказывать им в совете и помощи;

– считать моих коллег братьями и сестрами и говорить им, не оскорбляя их личности, правду прямо и без лицеприятия, если того требуют интересы больного;

– постоянно совершенствовать свои медицинские познания и врачебное мастерство, передавая свои знания, умения и опыт врачевания ученикам;

– поддерживать всеми моими силами честь и благородные традиции отечественной медицины и медицинского сообщества, исполняя мой профессиональный долг по совести и с достоинством.

Я ПРИНИМАЮ НА СЕБЯ ЭТИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА торжественно, свободно и честно.

 

4   Заявление «О морально-этической
недопустимости клонирования человека»

Глобальный кризис, охвативший мир, в значительной степени вызван игнорированием этических критериев при определении целей научных исследований и способов использования их достижений. Восстановление согласия между духовно-нравственной жизнью человека и его научно-технической деятельностью сегодня не просто желательно, но во многом предопределяет возможность дальнейшего существования человеческой цивилизации.

Однако в недрах современной науки порой рождаются опасные проекты, среди которых особое место принадлежит идее клонирования человека – воспроизведения самостоятельного организма из единичной соматической (телесной) клетки, генетически тождественной донору. И с научной, и с религиозной точек зрения эта идея представляется абсолютно неприемлемой.

Ее практическая реализация разрушит естественные основы социальных отношений, вызовет катастрофическое изменение мировоззренческих установок в сторону дальнейшего обесценивания жизни каждого отдельного человека, который перестанет восприниматься как уникальное творение Божие.

Следует особо подчеркнуть, что достижение негласно подразумеваемой цели личного физического бессмертия через клонирование принципиально невозможно, поскольку духовная составляющая человека, формирующаяся на протяжении всей его жизни и являющаяся ядром человеческой личности, при клонировании воспроизведена быть не может.

Клонирование человека – аморальный, безумный акт, ведущий к разрушению человеческой личности, бросающий вызов Создателю, бунт против Бога, что не может не обернуться трагическими последствиями:

– существует опасность формирования околонаучных полукриминальных исследовательских групп, стремящихся к незаконному личному обогащению через обещание «чуда» клонирования;

– клонирование создаст угрозу человеческому достоинству, уникальности и личной неприкосновенности, делая наследственность человека беззащитной перед посторонним вмешательством;

– широкомасштабное клонирование будет означать вторжение в наследственное разнообразие человеческой популяции, естественную основу ее социального и биологического благополучия, включая устойчивость к неблагоприятным внешним воздействиям и различным заболеваниям, в конечном счете возможно вырождение и деградация человечества;

– тиражирование определенных генотипов может быть использовано злонамеренными людьми для реализации криминальных и (или) милитаристских планов, отрицательные последствия которых окажутся соизмеримыми или даже превзойдут последствия геноцида целых народов, осуществлявшегося гитлеровским фашизмом.

Что же касается клонирования изолированных клеток и тканей живых организмов, равно как и использования целого ряда современных молекулярно-генетических методов, то против этих технологий не может быть возражений, поскольку они не нарушают суверенитета человеческой личности и полезны в научно-исследовательских работах, медицинской и сельскохозяйственной практике.

Общественно-церковный совет по биомедицинской этике Московского Патриархата считает своим долгом предупредить о грозящей опасности клонирования человека и обратиться ко всем, кто причастен к исследованиям в данной области, с призывом отказаться от дальнейших разработок, предпринять все меры к тому, чтобы не допустить не только законодательной легализации клонирования человека, но и воздействия на общественное сознание с целью формирования в нем представлений о морально-этической допустимости и безопасности этой процедуры.

Мы обращаемся также к представителям других религиозных конфессий с просьбой поддержать нашу позицию. Сегодня возможность сохранения человеческой цивилизации зависит от того, каким ценностям будет отдано предпочтение. От того, хватит ли моральных и нравственных сил, чтобы устоять от соблазна продления жизни небольшого числа людей за счет сознательного уничтожения множества других, за счет превращения их в потенциальных доноров, в биомассу, в ходячие вместилища «запасных частей».

Общественно-церковный совет по биомедицинской этике считает, что единственной правовой нормой, способной оградить граждан Российской Федерации от опасности как очевидных, так и непредсказуемых отрицательных последствий клонирования человека, должна стать норма закона, устанавливающая запрет на любые исследования и разработки в этой области.

 

5    Заявление «О грехе детоубийства»

На протяжении последних десятилетий Россия занимает одно из первых мест в мире по числу ежегодно совершаемых абортов. Церковно-общественный совет по биомедицинской этике считает своим долгом заявить о неприемлемости искусственного прерывания беременности и с христианской, и с медицинской точек зрения. Аборты являются одной из причин материнской смертности. Однако аборты опасны не только для здоровья женщины. Разрушительны нравственные и демографические последствия данной «врачебной» практики для общества.

В связи с резким снижением рождаемости в России (два аборта на одни роды) растет естественная убыль населения. За годы реформ по причине превышения смертности над рождаемостью население страны сократилось на 5,8 млн. человек.

Утверждая неограниченное право каждой женщины на совершение аборта, ныне действующее российское законодательство являет собой пример превратного понимания и использования свободы. Никакая свобода не дает право матери и врачу лишать священного дара жизни тех, кто не может противостоять произволу и насилию.

В силу этого, а также основываясь на результатах современных научных исследований в области биологии и медицины, ЦОС заявляет:

1. Производство аборта – искусственное прерывание беременности – этически не допустимо, ибо является преднамеренным убийством нерожденного ребенка и прямым нарушением Божественной заповеди «не убий».

2. Православное богословие и антропология в полном согласии с современными научными данными о биологической сущности человека связывают начало человеческой жизни с моментом зачатия (слияния отцовской и материнской половых клеток). «Тот, кто должен стать человеком, уже человек» (Тертуллиан, II век).

3. Подлинный текст «Клятвы Гиппократа» (V в. до Р.Х.) среди известных каждому врачу принципов содержит обязательство: «...Я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство».

4. К опасным и неизбежным последствиям аборта относится нарушение физического и душевного здоровья женщины. Ее духовное благополучие невозможно без искреннего и глубокого покаяния в содеянном преступлении. Врач, производящий аборт, является полномерным соучастником преднамеренного преступления. Согласно Правилам Православной Церкви, «дающие врачевство для извержения зачатого в утробе суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы» (Правило 8 св. Василия Великого). Нравственную ответственность перед Богом и обществом разделяет и отец, если он не препятствует предстоящему аборту или настаивает на его проведении.

5. К разновидности преднамеренного убийства относится и евгенический аборт, имеющий целью не допустить рождения больных детей. Достижение человеческого разума – дородовая диагностика – используется в этих случаях не как средство для мобилизации моральной и медицинской помощи особенно в ней нуждающихся детей, а как орудие нацистской политики «очищения расы» от неполноценных людей.

6. В тех редких случаях, когда необходим выбор между жизнью матери и плода, православная этика ориентируется на стремление матери к самопожертвованию как высшему проявлению любви к ближнему, тем более к своему ребенку. Поэтому так называемые «аборты по медицинским показаниям» неприемлемы для совести православных людей. Исключением является спасение жизни матери при условии неизбежной гибели плода. Совет отдает себе отчет в том, что разнообразие жизненных ситуаций столь велико, что в отдельных случаях врач должен принимать решения, сообразуясь со своим профессиональным опытом и христианской совестью.

7. Совет призывает всех содействовать отмене постановления Правительства РФ № 567 от 5.05.1996 года «Об утверждении перечня социальных показаний для искусственного прерывания беременности», легализовавшего поздние аборты (до 22 недель). При этом использование эмбрионов, плодов и их тканей в экспериментальных целях и для получения биологических материалов различного назначения, в том числе для фетальной терапии, следует приравнять к каннибализму.

8. Совет считает необходимым внесение в существующее законодательство положения о праве медицинского работника отказаться от проведения аборта или участия в его проведении по религиозным и нравственным убеждениям.

9. Совет по биомедицинской этике констатирует, что все гормональные препараты, а также другие контрацептивные средства, «противозачаточный» эффект которых основан на недопущении имплантации оплодотворенной яйцеклетки, являются абортивными средствами, а их применение равнозначно аборту, так как губит уже начавшуюся жизнь.

10. Производство абортов в стране за счет всех без исключения налогоплательщиков является нравственно неприемлемым для каждого религиозного человека.

11. Работу по разъяснению греховной сущности аборта и его последствий для личности и общества следует считать миссионерской задачей Церкви.

Представление об аборте как о чем-то допустимом никогда не было свойственно христианскому сознанию и не может получить церковной поддержки. Церковь всегда благословляла мать, свято хранящую дитя, ниспосланного Богом, и врачей, стремящихся сохранить священный дар жизни. Навязываемая обществу альтернатива абортам в виде противозачаточных средств и развития служб «планирования семьи» является ложной. Подлинной альтернативой аборту в современных условиях может стать только укрепление семьи и религиозное воспитание молодежи. Преодоление греха аборта есть необходимое условие и составляющая часть духовного возрождения России.

 

6    Заявление «О праве врача отказаться от производства абортов»

В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», важнейшего итогового документа Юбилейного Архиерейского Собора 2000 года, содержится обращение, призывающее признать за врачом право отказаться от совершения аборта: «Церковь призывает государство признать право медицинских работников на отказ от совершения аборта по соображениям совести. Нельзя признать нормальным положение, когда юридическая ответственность врача за смерть матери несопоставимо более высока, чем ответственность за погубление плода, что провоцирует медиков, а через них и пациентов на совершение аборта».

На сегодняшний день ситуация в здравоохранении сложилась таким образом, что врачу, работающему в гинекологическом стационаре и даже в женской консультации, приходится выбирать: уйти с работы или совершать поступки, противоречащие собственным убеждениям. Вопрос о праве врача отказаться от производства аборта по религиозным и этическим соображениям относится к такому же соблюдению личных прав граждан, как свобода совести. Конституция РФ гласит: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними» (статья 28).

На деле же повсеместно происходит дискриминация по религиозному принципу. Врачи, отказывающиеся от совершения абортов, подвергаются административному давлению, их вынуждают увольняться с работы. А поскольку аборты производятся практически во всех акушерско-гинекологических учреждениях, то уходить такому врачу некуда. Отношение к данной проблеме в каждом случае зависит от личных пристрастий администрации лечебного учреждения, что противоречит принципам правового устройства общества. Закон должен гарантировать человеку его права.

Учитывая многочисленные обращения православных врачей-гинекологов, чьи права нарушаются, Совет считает, что необходимы законодательные гарантии того, что в случае отказа производить аборт или выписывать направление на него любой медицинский работник, участвующий в процедуре прерывания беременности, а также учащийся медицинского учебного заведения не будет подвергаться дискриминации и что ему будет гарантировано сохранение рабочего (учебного) места.

При этом мы подчеркиваем, что утвержденное в законе право врача отказаться от аборта зафиксировано в Декларации Осло о медицинских абортах, пункт 6: «Если личные убеждения не позволяют врачу рекомендовать или сделать медицинский аборт, он должен перепоручить пациентку компетентному коллеге» (принята 24-й Всемирной медицинской ассамблеей, Осло, Норвегия, август 1983; дополнена 35-й Всемирной медицинской ассамблеей, Венеция, Италия, ноябрь 1983).

ЦОС по биомедицинской этике заявляет о целесообразности информирования общества об официальном мнении Русской Православной Церкви, выраженном в «Социальной концепции РПЦ», и о необходимости привести «Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан» в отношении свободы отказа от аборта в соответствие со статьей 28 Конституции РФ.

 

7    Заявление «О демографической ситуации
в Российской Федерации»

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике выражает крайнюю озабоченность демографической ситуацией в России, которую можно охарактеризовать как угрожающую настоящему и будущему существованию народа и страны.

Вопреки уверениям, что снижение рождаемости характерно и для экономически развитых стран, а депопуляция является частью общего процесса «естественного» снижения рождаемости, темпы депопуляции в России за последние годы свидетельствуют о подлинной демографической катастрофе.

Резкий рост смертности привел к дополнительной потере Россией погибшими и преждевременно умершими свыше 4 млн. человек, а двукратный спад рождаемости – к потере 12 млн. потенциальных граждан. Трагичное положение складывается в центральных и западных областях страны, где население вымирает со скоростью 1–1,5% в год. При таких темпах депопуляции численность коренного населения европейской территории России уменьшится вдвое уже через 35– 50 лет и мы вскоре будем не в состоянии удерживать собственные территории.

На основании анализа статистических данных Совет со всей ответственностью утверждает, что депопуляция в России связана не только с экономическими причинами, но прежде всего с потерей людьми смысла жизни, безысходностью, неуверенностью в завтрашнем дне. Огромную роль играют такие негативные факторы, как утрата традиционного семейного уклада, разводы, аборты, пренебрежение государства интересами семьи, насаждение СМИ культа стяжательства, эгоизма, распущенности, вседозволенности.

Особую обеспокоенность внушает деятельность в нашей стране иностранных организаций, при попустительстве государства и под лозунгами заботы о здоровье женщин, детей и подростков совершенно открыто осуществляющих проекты «демографической коррекции» в сторону снижения рождаемости.

Цель нашего Заявления – предупредить общество о трагических последствиях негативных тенденций демографической ситуации в России. В качестве неотложных мер по решению демографической катастрофы мы предлагаем:

1. Создать при Президенте Российской Федерации Совет по демографической политике с участием в нем представителей Русской Православной Церкви.

2. Создать Церковно-общественный совет по демографии.

3. Предоставить Русской Православной Церкви возможность проведения через государственные СМИ целенаправленной информационной политики в защиту традиционных ценностей семьи и брака, морали и нравственности.

4. Законодательно закрепить недопустимость государственного финансирования абортов, производства и распространения средств по контролю над рождаемостью (контрацептивов).

5. Запретить рекламу абортов.

6. Внести поправки в статью 36 «Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» об отмене абортов по социальным показаниям.

7. Запретить производство и распространение порнографии.

8. Отказаться от государственного вмешательства в личную жизнь граждан в виде политики «планирования семьи» и «полового воспитания» детей.

9. Отстранить от участия в проведении демографической политики членов иностранных организаций и лиц, зависимых от них. Признать деятельность Российской ассоциации планирования семьи (РАПС) противоречащей национальным интересам России.

10.     Поручить компетентным органам расследование деятельности иностранных организаций, работающих в области демографической политики.

11.      

8    Заявление «Об этических комитетах
в Российской Федерации»

С середины 90-х годов в нашей стране началось создание этических комитетов, цель которых, согласно «Основам законодательства РФ об охране здоровья граждан» (1993), заключается в «защите прав человека и отдельных групп населения» в области здравоохранения, в «участии в разработке норм медицинской этики и решении вопросов, связанных с их нарушением, в подготовке рекомендаций по приоритетным направлениям практической и научно-исследовательской деятельности».

Этические комитеты, созданные в нашей стране, отличаются друг от друга по статусу, кругу задач и полномочий. Для их деятельности характерен минимум координации и соподчинения. К сожалению, некоторые этические комитеты дают разрешение на проведение исследований, внедрение лечебных методик формально. К характерным чертам существующих в России комитетов можно отнести также отсутствие открытости и контроля за деятельностью комитетов со стороны общественности. Именно для реализации этой задачи статья 16 «Основ...» предполагает вхождение в состав комитетов лиц, «представляющих интересы общественности, включая специалистов по медицинской этике, юристов, деятелей науки и искусства, представителей духовенства, профессиональных медицинских ассоциаций, профессиональных союзов и других общественных объединений». В работе этических комитетов особую тревогу вызывает отсутствие единых морально-этических критериев, что дезориентирует деятельность комитетов и может послужить оправданием действий, осуществляемых исключительно на основе принципов утилитаризма.

«Церковь призывает как пастырей, так и своих чад к христианскому свидетельству среди работников здравоохранения». («Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». XI.2). Обращая внимание на важность ознакомления ученых и врачей-исследователей с основами православного вероучения и православно ориентированной биомедицинской этики, Церковно-общественный совет призывает священнослужителей принять активное участие в работе этических комитетов. Важность участия духовенства становится очевидной при решении вопросов о применении недопустимых в этическом отношении методов лечения, например, методов фетальной терапии, «биоэнергетического целительства» и т. п. Тем не менее процедура принятия решений простым большинством голосов в ряде случаев препятствует учету позиций представителей общественности, лишая эти решения характера этической выверенности и корректности.

Церковно-общественный совет считает, что:

– этические комитеты – это новая и необходимая структура в системе здравоохранения, целью которой является предотвращение последствий, неблагоприятных для человеческой жизни и здоровья, с помощью морально-этического регулирования биомедицинских исследований и медицинской практики;

– участие представителей РПЦ в составе этических комитетов будет способствовать росту социального доверия к институту здравоохранения и медицине в условиях рыночных отношений и внедрения новейших биомедицинских технологий;

– с целью упорядочивания работы этических комитетов необходимо создание центрального координационного комитета по вопросам этики при Президенте РФ;

– целесообразно просить Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II быть сопредседателем в руководстве центрального координационного комитета по вопросам биоэтики при Президенте РФ;

– целесообразно рекомендовать Комитету по здравоохранению, туризму и спорту ГД РФ при создании нового проекта закона о системе здравоохранения РФ сохранить содержание статьи 16 ныне действующих «Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан»;

– при разработке и принятии Положения об ЭК ЦОС просит утвердить процедуру, широко распространенную в международной практике, которая предполагает принятие решения только при единогласном голосовании;

– с целью повышения уровня квалификационного участия священников в работе этических комитетов, просить Учебный комитет РПЦ о введении в систему образования священства РПЦ факультативного изучения предмета «Биомедицинская этика».

 

9    Заявление «О недопустимости использования
в медицине эмбриональных стволовых клеток»

В последнее время в мировой и отечественной медицине отмечается большой интерес к использованию в лечебных целях так называемых стволовых клеток. Стволовые клетки, находящиеся в тканях живого существа, обладают способностью развиваться в клетки различных органов, заменяя гибнущие клетки, обеспечивая тем самым восстановление целостности органа. Эта способность стала основанием формирования нового направления в медицине, в центре внимания которого оказываются те заболевания, существенным моментом в происхождении которых является дисбаланс между повреждением, гибелью клеток и процессом регенерации.

Перспективы использования стволовых клеток многими исследователями оцениваются положительно при самых разных заболеваниях (атеросклероз, болезни крови, опухоли и др.). При этом чрезвычайно встает вопрос об источнике их получения. В настоящее время стволовые клетки получают, во-первых, из органов и тканей взрослого организма, во-вторых, из пуповинной крови, в-третьих, из эмбриональных тканей.

Первые два источника с позиций соблюдения христианских этических норм не вызывают возражений. Но использование человеческих эмбрионов в целях извлечения из них стволовых клеток является недопустимым, поскольку подобная манипуляция становится разновидностью людоедства. Данная оценка распространяется и на использование тел абортированных эмбрионов, и на человеческие эмбрионы, развившиеся в результате терапевтического клонирования, и на «невостребованные», «лишние» эмбрионы, полученные методом экстракорпорального оплодотворения (ЭКО). При этом нет принципиального различия в том, на каких сроках развития была прервана жизнь человеческого зародыша – или на этапе сформировавшегося плода, или на более ранних стадиях формирования, или даже на стадии ассоциации нескольких клеток, поскольку во всех этих случаях мы имеем дело с новой человеческой сущностью, в которую Господь вдохнул жизнь, и ее насильственное прерывание является смертным грехом.

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике призывает ученых и врачей прекратить эксперименты и клиническую практику, основанную на использовании стволовых клеток, полученных из человеческих эмбрионов. Научная православная общественность предлагает коллегам сосредоточить свои усилия на разработке методов получения стволовых клеток, приемлемых с точки зрения морали, полагая, что современные методы биотехнологий позволят в ближайшее время существенно расширить круг этих возможностей. Церковно-общественный совет по биомедицинской этике обращает внимание на необходимость государственной правовой регуляции чрезвычайно серьезных нравственных проблем, встающих перед современным обществом в связи с возможностью, благодаря новым медико-биологическим технологиям, влиять на процессы зарождения и прекращения человеческой жизни.

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике призывает Правительство РФ, Государственную Думу РФ к скорейшему подписанию «Конвенции о правах человека и биомедицине» (1996), соблюдение принципов которой позволит избежать нарушения этических норм, гарантирующих нравственное поведение врачей и исследователей, работающих в области медицины.

 

10    Заявление «О народной медицине и целительстве»

Наша государственная система здравоохранения основана на подлинно традиционной системе знаний и современной науке.

Появление различного рода целителей и «народных» врачевателей несет с собой большую опасность для жизни и здоровья граждан. Как правило, это лица без какого бы то ни было медицинского образования. Они беспрепятственно манипулируют физическим и психическим здоровьем граждан, проводят опыты на людях. В итоге получила распространение деятельность, которую, в отличие от медицинской, нельзя стандартизировать, а, следовательно, контролировать.

Так называемые потомственные целители не могут представить ни одного документа или истории болезни для утверждений о якобы пяти, семи и т. д. поколениях, передающих из уст в уста приемы целительства. Ряды «целителей» нередко пополняют душевнобольные люди, шарлатаны и просто мошенники. Значительное место занимают и иностранные «целители» и «специалисты», которые, как показывает печальный опыт российской действительности, часто представляют оккультные центры и деструктивные псевдорелигиозные организации.

В большинстве случаев «целителями» рекламируется наличие среди них лиц, обладающих «биокосмической» и даже «божественной» энергией. Воздействие этой «энергии» разрушительно для духовного и психического строя человека.

Распространение магии, колдовства, оккультизма и др. как форм оказания медицинской помощи несовместимо с традициями России и вводит в заблуждение пациентов.

Объективным основанием подобных процессов является смешение двух видов деятельности: с одной стороны, фитотерапии, рефлексотерапии, массажа, мануальной терапии, гомеопатии, психотерапии, и с другой – «информационного», «биоэнергетического», «биоэнергоинформативного», «бесконтактного» воздействия на человека, «традиционной диагностики», «экстрасенсорики».

Первый вид деятельности достаточно широко вошел в практическую медицину.

Второй вид деятельности – это попытка придать новую, псевдонаучную оболочку колдовству, магии, шаманству, ведовству, известным с древнейших времен.

Многолетний опыт, накопленный отечественной и зарубежной медициной по анализу последствий деятельности так называемых «целителей», свидетельствует о разрушительных и часто необратимых последствиях их манипуляций. При этом пациентам внушается «состояние здоровья», когда в действительности болезнь остается, ее лечение затягивается, иногда с трагическими последствиями (упущение времени для проведения эффективного, например хирургического, вмешательства и т. д.).

Попытки объединить медицинскую науку и «целительство» абсурдны и недопустимы. Тем не менее в нашем обществе распространяются проекты создания территориальных и федеральных органов управления этой деятельностью, сети специальных экспертных регистрационных и лицензионных органов, образовательных и «научных» учреждений при государственной поддержке, осуществляемой по линии федеральных и целевых программ, с отчислением средств из бюджета государственного здравоохранения, муниципальной и страховой медицины. Цель подобных программ, проектов, включая законопроекты, – легализовать часто граничащую с преступной наживой деятельность «целителей», колдунов и специалистов, что нарушает гарантии прав человека на охрану здоровья.

Вышесказанное позволяет Церковно-общественному совету по биомедицинской этике при Московской Патриархии считать принципиально недопустимым внедрение в систему государственного здравоохранения России любых антинаучных и антихристианских форм «целительства».

На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 1994 году была дана оценка таким явлениям: «Мы призываем всех членов Церкви молиться о просвещении одержимых ложными учениями и твердо хранить переданное нам, отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания (1 Тим б, 20)» (Архиерейский Собор Русской Православной Церкви: Документы. Определение Архиерейского Собора Русской Православной Церкви «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме». Москва, 29 ноября – 2 декабря 1994. П. 16).

 

11    Заявление «О фетальной терапии»

Несмотря на резкие протесты общественности, в России продолжает применяться так называемая фетальная терапия. В основе фетальной терапии лежит изъятие и использование тканей человеческих эмбрионов и плодов (лат. fetus), жизнь которых искусственно прерывается на разных сроках, чаще всего 15–20 недель. Фетальные – зародышевые – ткани вводят в организм людей, страдающих различными заболеваниями, а также в целях «омоложения» стареющего организма, и даже используют в производстве косметических средств. С научной точки зрения фетальная терапия представляется спорным методом лечения, эффективность которого нельзя считать доказанной, а негативные побочные действия окончательно выявленными.

Методы фетальной терапии требуют использования тканей насильственно умерщвленного человеческого существа. Подобная практика способствует распространению и коммерциализации абортов, в том числе так называемых «абортов по социальным показаниям», проводимых на сроке беременности до 22 недель, разрешенных в России с 1996 года, но запрещенных в большинстве стран мира. Осуждая аборт как смертный грех, Совет по биомедицинской этике высказывает убеждение, что он не может быть оправдан и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни кто-то другой, возможно, будет получать пользу для здоровья.

Само существование данного вида «лечения» свидетельствует о глубокой духовной поврежденности, моральной деградации общества, отвернувшегося от Бога.

Мы считаем, что применение фетальной терапии является тяжким грехом как для тех, кто ее проводит (врачи и пациенты), так и для матерей, соглашающихся на использование своих детей в этой процедуре.

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике настаивает на законодательном запрещении фетальной терапии.

 

12 Заявление «О необходимости запрещения рекламы
табачных и вино-водочных изделий»

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике при Московской Патриархии поддерживает запрет на любую рекламу табачных и вино-водочных изделий.

Табачные и вино-водочные изделия по классификации ВОЗ относятся к наркотическим веществам. Их использование приводит к преждевременной смерти миллионов людей, к разрушению семей, нарушению генофонда, рождению больных детей.

Реклама табака и спиртосодержащих напитков представляет собой угрозу будущему государства, в первую очередь детям, которые, сталкиваясь на каждом шагу с рекламой порока, приучаются к мысли о нормальности этого зла. Результаты агрессивной рекламной компании в России налицо: за последние годы число курящих подростков и женщин значительно возросло. Не редкостью стало видеть беременную женщину с сигаретой во рту.

Мы находим весьма циничным аргумент в пользу рекламы табака, что бюджет средств массовой информации (СМИ) и государственный бюджет потеряют миллионы долларов прибыли. При этом умалчивается, что расходы государства и страховой медицины по лечению последствий пьянства и курения многократно превышают указанную сумму, не говоря уже о демографических потерях и разрушенном здоровье, что невозможно исчислить в денежном эквиваленте. Не вызывает сомнения то, что СМИ, ссылаясь на необходимость сохранения гражданских свобод, будут выступать за свободу рекламы табачных и вино-водочных изделий, однако за этим ничего, кроме финансовых интересов, не стоит. Во многих странах мира запрещена подобная реклама, но от этого свобода слова не потерпела урона и СМИ продолжают существовать.

Не имеет никакого смысла говорить о нравственности и возрождении духовности, если общество соглашается с рекламой порока, угрожающего духовному и физическому здоровью народа.

Церковно-общественный совет по биомедицинской этике обращается к депутатам Государственной Думы Российской Федерации с просьбой не «ограничить», а полностью запретить любую рекламу табачных, вино-водочных изделий, включая пиво, а также рекламные акции по их бесплатной раздаче. Это, безусловно, станет реальным вкладом в сохранение духовного и физического здоровья народа, особенно молодежи.

 

 

При составлении сборника были использованы публикации автора в следующих изданиях: Интернет-сайт «Pravoslavie.ru», «Независимая газета», «Общая газета», газета «Татъянин день», журнал «Глагол», журнал «Фома».

Назад к списку